Римская история в лицах

«Со всех концов круга земного сошлись в Амфиполь и мастера в потешном ремесле всех видов, и силачи, и ристатели знаменитые, и посольства с жертвенными животными — словом, сделано было все, что делается обыкновенно на греческих больших играх в угоду богам и людям, да так, что все дивились не только пышности, но и тонкости в устройстве зрелищ, каковой в ту пору за римлянами не знали». (Тит Ливий. История Рима. Т. 3, XLV, 32)

И тем не менее начатое за полвека до того Марцеллом в Сиракузах злое дело расхищения сокровищ греческого искусства продолжил и Павел. Плутарх утверждает, что захваченные в Македонии и Греции статуи и картины везли в его триумфе на 250 повозках в течение целого дня (но, быть может, это были статуи и картины, спасенные из семидесяти разрушенных по приказанию сената городов?)

После игр в Амфиполе Павел во главе войска вернулся в Рим. Читатель ошибется, если вообразит себе это войско торжествующим, несущим на руках полководца, подарившего ему быструю и блистательную победу. Как раз наоборот! Воины роптали и кляли своего командующего. Кое-кто даже сговаривался подбить народ в комициях проголосовать против его триумфа. И все потому, что Павел уделил им из сокровищ Македонского царя куда меньше добычи, чем рассчитывала получить их воспитанная тремя годами грабежей алчность. Себе же полководец и вовсе не взял ничего. Плутарх пишет в биографии Павла:

«...его хвалили за бескорыстие и великодушие: он не пожелал даже взглянуть на груды серебра и золота, которые извлекли из царских сокровищниц, но передал все квесторам для пополнения общественной казны. Он только разрешил сыновьям, большим любителям книг, забрать библиотеку царя». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Эмилий Павел. XXVIII)

Царская казна полностью перекочевала в храм Сатурна. Она была столь богата, что позволила на целое столетие освободить римский народ от уплаты подушной подати.

Несмотря на недовольство солдат и происки некоторых офицеров, триумф состоялся. Но как будто злой рок тяготел над его героем: за пять дней до триумфа умер двенадцатилетний младший сын Павла, а через три дня после триумфального шествия он потерял еще одного, четырнадцатилетнего сына — последнего, со смертью которого прекращался и его род. Внимательный читатель, быть может, с недоумением припомнит, что в сражении под Пидной участвовал еще один, шестнадцатилетний сын Павла, Публий. Но он к тому времени, путем усыновления, перешел в род Корнелиев. У Павла был еще один, старший сын, но он еще раньше был усыновлен родом Фабиев. Потому-то так горько звучат заключительные слова традиционной речи триумфатора перед римским народом:

«Такое счастье мне самому казалось чрезмерным и потому подозрительным. Я стал бояться опасностей на море — ведь мне предстояло переправить в Италию огромные богатства царя и перевезти туда победоносное войско. Суда благополучно достигли берега, и мне больше не о чем было молить богов. И тут я в душе пожелал: коль скоро счастье, вершин достигнув, обыкновенно скатывается назад, пусть это лучше коснется моего дома, но не государства. И потому я надеюсь, что счастье нашего государства искуплено моею тяжкой бедой, — ведь мой триумф, как бы в насмешку над превратностью людской судьбы, свершился между похоронами моих детей». (Тит Ливий. История Рима. Т. 3, XLV, 41)

Луций Эмилий Павел умер своей смертью в 160-м году, в возрасте 68 лет. Присущие ему благородство и бескорыстие получили еще одно, уже посмертное подтверждение. Об этом пишет Полибий — его современник:

«Важнейшее и красноречивейшее свидетельство о характере Луция Эмилия обнаружилось для всех с его смертью, ибо каким прославляли его при жизни, таким он явился и после смерти, а это, согласится всякий, вернейший знак доблести человека. Так, из Иберии он привез с собой в Рим больше золота, чем кто бы то ни было из его современников, точно так же в Македонии получил в свое распоряжение огромнейшие сокровища, причем в обоих случаях пользовался безграничной властью, и все-таки оставил после себя такие ничтожные средства, что не было возможности выдать жене все приданое из его движимости, если бы сверх того не было продано кое-что из земельных угодий...

Если бы наши слова показались неправдоподобными, достаточно вспомнить, что пишущему было прекрасно известно, что скорее прочих сочинение его попадет в руки римлян... Посему никто не стал бы по доброй воле обрекать себя на недоверие и пренебрежение со стороны читателей». (Полибий. Всеобщая История. XXXII, 8)

Глава VII Сципион Эмилиан (166-129 гг.)