«Римская история» Веллея Патеркула

Рим был подготовлен к борьбе с Карфагеном и эллинистическими монархиями в военном отношении, но далеко отстал от них в области культуры. Поэтому грандиозность перемен, происшедших на глазах одного человеческого поколения победителей и побежденных, не была осознана самими римлянами в историческом плане. В римском пантеоне не было музы истории, подобной греческой Клио. Не было и историков в подлинном, эллинском смысле этого слова. Имелись лишь летописцы (анналисты), дававшие примитивное погодное изложение событий, значительных и ничтожных, без осмысления их поводов, причин и последствий. Более того, в это время преобладало мнение, что латинский язык не пригоден для исторического повествования, и первые римские историки писали труды на греческом языке. Историком римских завоеваний, превративших Рим в мировую державу, становится один из греческих заложников, Полибий из Мегалополя. Жизненный опыт подтолкнул его к созданию исторического труда нового для греческого мира типа — всеобщей истории, в центре которой находилась история Рима. Грек Полибий стал первым подлинным историком Рима, не только собравшим огромный фактический материал, но и попытавшимся дать его научное истолкование.

Вслед за трагедией народов, лишенных самостоятельности и насильственно втянутых в орбиту великодержавной политики Рима, наступила трагедия самой римской гражданской общины. Огромность добычи оказалась непосильным грузом для свободных земледельцев Италии. Вытесняемые рабами, они нахлынули в «вечный город», чтобы там существовать за счет подачек богатых людей и рабовладельческого государства. Использование этой массы выброшенных за борт свободных граждан в политической борьбе, а затем и в междоусобицах, привело к невиданным по длительности и жестокости гражданским войнам (bella civilia) 91—30 гг. до н.э.

Гражданские войны подготовили наиболее крупную метаморфозу, которую современные исследователи с полным для этого основанием именуют «социальной революцией»[500]. Она была направлена против отношений собственности, связанных с господствующей политической формой — городом-государством (полисом). Движущей силой революции были широкие массы италийского населения, поставленные в неравноправное положение по сравнению с римскими гражданами. Однако к власти пришли не они, а зажиточная верхушка италийского населения, ставшая прочной опорой нового политического режима — принципата. Единоличные правители, принцепсы, внешне не нарушая прерогатив старинного аристократического учреждения — сената, окружили себя «новыми людьми» (homines novi). Из них складывался военный и административный аппарат, фактически зависящий от воли главы государства. Преобразование римской аристократической республики в монархию произошло почти незаметно для современников этого переворота, поскольку ни Цезарь, ни Август не ликвидировали старых республиканских институтов, а, подчинив себе, ограничили их юрисдикцию маловажными, хотя и внешне почетными сферами.

Какую же роль в изменившемся римском обществе играла историография? Создатели нового политического режима понимали значение истории как сильнейшего идеологического оружия и осуществляли контроль над людьми, занимающимися историей, одновременно оказывая им материальную и моральную поддержку. Перед публикацией каждой из книг своей монументальной «Истории от основания Рима» Тит Ливий, первый профессиональный историк, знакомил с нею Августа, который осуществлял общую цензуру и давал отдельные практические советы. Советы превращались в рекомендации, когда речь шла о современности. Из 142 книг истории Ливия 22 были посвящены времени Августа, и он, будучи в них главной фигурой, естественно, желал выглядеть в наилучшем свете. Подобная ситуация оказалась для римской историографии новой, ибо раньше историки были свободны от такого контроля.

Новыми были и трудности, возникавшие у историков при освещении исторических событий. Ранее политическая история была публичной — решения принимались в сенате, где мог присутствовать и историк, если он был сенатором, и в народных собраниях, где происходило голосование. Со времени Августа история стала «тайной», ибо не были известны пути, которые проходило решение, принятое в императорских спальнях и кабинетах, до того, как его предлагали сенату. Это прекрасно понимал Дион Кассий, касавшийся событий 27 г. до н.э.: «События, происшедшие после этого времени, нельзя изложить тем же способом, как в предшествующие времена… многие вещи были утаены и скрыты… и многое случившееся осталось неизвестным» (Dio Cass., LIII, 19, 2—4).

Существенным обстоятельством, свидетельствующим об изменении общественного положения историков, являются факты их преследования властями. В 25 г. н.э. Кремуций Корд был обвинен в том, что в написанном им историческом труде хвалил убийцу Цезаря Брута, а другого убийцу Цезаря — Кассия — назвал «последним республиканцем» (Tac. Ann., IV, 34). Опасаясь казни, Кремуций Корд покончил жизнь самоубийством, а его труд по специальному решению сената был сожжен.