«Римская история» Веллея Патеркула

На главах, посвященных Тиберию как принцепсу (CXXIII—CXXXI), обычно основываются все исследователи, обвиняющие историка в низкопоклонстве и сервилизме. При этом изложению первых шестнадцати лет правления Тиберия противопоставляют рассказ П. Корнелия Тацита обо всем периоде пребывания Тиберия у власти и из этого сравнения делают заключение о качествах Веллея как историка. Ошибочность такого подхода видна из того, что негативная оценка Тацитом Тиберия относится преимущественно к тому времени, которое находится вне поля зрения Веллея Патеркула. Тацит подчеркивает, что, когда Тиберий не занимал еще никакой должности или при Августе принимал участие в управлении государством на вторых ролях, жизнь его была безупречной, и он заслуженно пользовался доброй славой (Ann., VI, 51). Да и впоследствии, будучи по натуре порочным, он прикидывался добродетельным. Превращение Тиберия в чудовище Тацит датирует временем после обнаружения измены Сеяна (Ann., VI, 51). Таким образом, Тиберий-чудовище неизвестен автору дошедшего до нас исторического труда, поскольку измена и падение Сеяна относятся ко времени после его написания. С другой стороны, сопоставление оценок Тиберия обоими историками, относящихся к одному и тому же времени, не дает основания говорить о противоположности их позиций.

Но даже без учета этих обстоятельств расхождение во взглядах на Тиберия Тацита и Веллея не означает, что последний лгал или ошибался, ибо давно уже появились сомнения в справедливости оценки Тиберия Тацитом[539]. В XX в. мнение о необъективности подхода великого историка к Тиберию стало едва ли не преобладающим[540], хотя продолжают высказываться и противоположные точки зрения[541].

У нас в последнее время к этому вопросу обратился А.Б. Егоров, выступивший с критикой попыток «реабилитации» Тиберия в западной историографии[542]. Следует прежде всего заметить, что объективная оценка отношения Тацита к Тиберию, не имеющая ничего общего с «реабилитацией» этого римского императора, присутствует не только в западной, но и в советской историографии: водораздел между советским и буржуазным антиковедением проходит не по этому вопросу. Так, по мнению наиболее авторитетного советского исследователя Тацита Г.С. Кнабе, оценка Тацитом Тиберия была тенденциозной, а сведения о политических процессах, какие могут быть извлечены из «Анналов», разрушают картину «массового террора», которую с присущим ему литературным талантом живописует Тацит. По подсчетам Г.С. Кнабе, даже при активном сопротивлении сенатской верхушки политике императора к судебной ответственности было привлечено всего 124 человека, а казнено не более 20; при этом суровые репрессии обрушились на людей, стремившихся устранить Тиберия насильственным путем[543]. Таким образом, масштабы преследований в годы правления Тиберия несопоставимы с массовыми казнями и гонениями эпохи Суллы и второго триумвирата, когда жертвами репрессий стали сотни людей, подчас даже не занимавшихся политической деятельностью. Поэтому современники Тиберия, особенно имевшие возможность наблюдать его вблизи как военачальника и администратора, не воспринимали его как мрачное чудовище, и неумеренные похвалы иногда были искренними.

Для А.Б. Егорова уверенность в непогрешимости Тацита служит основанием для негативной оценки Веллея Патеркула: «Восемь глав Веллея, посвященных времени после смерти Августа, состоят из общих фраз и бесконечных восхвалений принцепса и его окружения. Сам Тиберий у Веллея Патеркула совершенно безлик, очевидно, это не реальное лицо, а образ идеального правителя, во многом собравший в себе качества идеального государственного деятеля Республики»[544].

Было бы ошибочным отрицать панегирический характер оценки Веллеем Тиберия[545]. Но при этом неточно, что Тиберий у Веллея безлик и что он вобрал черты идеального государственного деятеля Республики. Особенностью творческой манеры Веллея является создание портретов политических деятелей, которые не повторяют друг друга. Тиберий ближе всего не к республиканским деятелям, а к Августу, хотя их образы не совпадают. Несмотря на краткость описания деятельности Тиберия, Веллей не опускает примеров недовольства его политикой. Он сообщает о заговорах Друза Либона и Силия Пизона, разумеется, их осуждая (II, 130, 3). В изображении Веллея Тиберий далеко не баловень судьбы. Перечисляя потери им близких людей, Веллей восклицает: «Какими горестями, Марк Виниций, терзало его это трехлетие! Какое скрытое и тем более жестокое пламя сжигало его грудь — он вынужден был страдать, возмущаться, краснеть из-за невестки и внука» (II, 130, 4).