Римская карусель (СИ)

   Хлоя вернулась с горящей лучиной и принялась махать ладонью, пытаясь разжечь угли в жаровне.

   - Осторожно, - в сердцах произнес Алкиной, - во всем доме перегородки деревянные! Не хватало еще, чтобы искра попала на древесину.

   Хлоя резко выпрямилась.

   - Как же, по-твоему, я согрею похлебку для мальчика? - спросила она, сверкнув глазами. - Вместо того, чтобы постоянно брюзжать, лучше бы начал наконец зарабатывать достаточно денег, чтобы мы могли снять комнату на первом этаже, где есть очаг! А еще лучше - купить собственный дом.

   - Я делаю все, что могу, - сухо проговорил Алкиной, направляясь к выходу. - Не надо думать только о мамоне. Ты же христианка. Постыдись!

   - А о чем же мне думать?! - повысила голос Хлоя. - О душе?! Что-то я не заметила, чтобы христианские заповеди мешали твоему пресвитеру богатеть с каждым годом! А что ты скажешь о таких христианах, как Вителлий и Титиан? Один торгует дровами, другой стрижет овец и продает шерсть половине Бетики. Да и твой хозяин, Кирилл, тоже, кажется не чурается сестерций и денариев, хоть и христианин! Почему бы и тебе не заняться каким-нибудь настоящим делом? Разве это занятия для свободнорожденного мужчины: разносить амфоры с оливковым маслом или сторожить склады?

   - Что ты понимаешь, женщина?! - рассерженный тем, что и сегодняшний день не прошел без упреков, Алкиной больше не следил за собой и говорил довольно громко.

   Хлоя гневно топнула ногой. Это выглядело так, словно она собирается пуститься в пляс, и Алкиной на мгновение вспомнил, как завораживающе хороша была она два года назад, когда выступала перед публикой. С тех пор жена располнела, обрюзгла, и вечно недовольное выражение обозначило на ее лице и шее преждевременные складки. Она запустила себя, не ухаживала за кожей и волосами. Алкиною требовались немалые усилия, чтобы напоминать себе, что внешняя привлекательность является лишь уловкой нечистого.

   Амвросий захныкал, раскрыв глаза. Говорить в свои год с лишним он еще не начал.

   - Так и есть, разбудили, - недовольно пробормотала Хлоя. - Если сейчас не заснет, весь остаток дня будет капризничать. Хотя тебе-то до этого какое дело, у тебя же важная работа - сторожить чужое добро!

   Алкиной, не прощаясь, вышел из комнаты.

   Вдоль длинного коридора располагалось множество комнат и небольших квартир. Комната, занимаемая бывшими актерами, была на четвертом, предпоследнем этаже инсулы. Выходя на улицу, Алкиной постарался выкинуть из головы семейные неурядицы и обратить помыслы к содержанию последней проповеди пресвитера.

   Но в голове его помимо воли возник образ брата. Возможно, потому что Алкиной вспоминал слова Иринея, обратившегося к пастве с приветствием: "Братия и сестры во Христе!". Возникла улыбка, которой близнецы встречали друг друга еще в детстве. В очередной раз после разрыва с семьей Алкиной почувствовал себя человеком, лишившимся правой руки.

   - Нет! - воскликнул он вслух, испугав идущих навстречу двух девушек - госпожи и служанки, держащей на плече амфору.

   "Нет! - добавил он про себя. - У меня десятки, сотни, тысяч братьев и сестер! В любом месте империи, куда бы я ни пришел, меня будут рады видеть мои братья и сестры"...

   ...Хлоя, держа ребенка на руках, долго ходила с ним по комнате, говорила ему что-то ласковое и наконец сумела усыпить его. Осторожно уложив мальчика в постель, она подошла к жаровне, думая, что угли уже потухли. К ее удивлению, огонек еще теплился. Она осторожно подула на него.

   Совершенно внезапно из глаз брызнули слезы. Сопя и не вытирая лица, женщина вспоминала, как несколько дней назад, тайком от Алкиноя, прихватив мальчика, ходила к Лаодике. Актеры жили все в том же небольшом особняке на окраине города. Вопреки ожиданиям, обеспеченный потомок Сенеки с уходом Хлои не прогнал их из этого дома. Хлоя, проходя мимо зала для репетиций, окинула недружелюбным взглядом новых танцовщиц, и прошла к Лаодике, стараясь ни с кем не вступать в разговоры.

   Свекровь приняла ее очень радушно, с интересом расспрашивала, как они живут с Алкиноем, хотела знать все подробности. Приемный сын не баловал ее и Семпрония визитами. В христианской общине ему постоянно напоминали, насколько вредно видеться с упорствующими язычниками, каковыми оказались все его родственники.

   Хлоя выплакала Лаодике свои горести, рассказывала, как ей не хватает актерской игры, танца, рукоплесканий, восхищения зрителей, обожания поклонников. И как она боится, что начнутся гонения на христиан, какое замирание ужаса испытывает всякий раз, когда слышит рассказы об истязаниях и мученическом венце.

   Лаодика, как могла, утешала ее, говоря, что у нее есть любимый муж и ребенок, а сама думала о том, что надо почаще приносить жертвы Великой матери богов, моля ее простить христианам их мрачное и упрямое суеверие и не допустить, чтобы начались гонения на них.

   - Как жаль, что мы почти не видим мальчика! - восклицала она, держа на коленях Амвросия, лепечущего что-то на ему одному внятном младенческом языке.