Римская карусель (СИ)

   Словно почувствовав, что говорят о ней, Безымянная обратилась к Лоренцо и попросила объяснить, что именно так разъярило толпу, и что он говорил людям, которые шли за ними. Выслушав ответ, девушка заявила, что слово "Московия", в отличие от таких названий, как "Ватикан", звучит для нее совершенно незнакомо.

   - Думаю, госпожа, - посоветовал Лоренцо, - если тебя будут спрашивать, откуда ты родом, до того, как ты вспомнишь свою настоящую родину, тебе лучше отвечать именно так, как я сказал тому священнику, то есть что ты из Московии. Про эту северную страну здесь почти ничего не знают, и вряд ли кто-то сможет тебя уличить.

   - Bene, - ответила девушка, и тут ее тело обмякло, словно из него вынули внутренний стержень, и она стала безвольно сползать с мула. Друзья подхватили ее и усадили на траву. По счастью, дни стояли уже довольно теплые, и земля была сухой.

   Безымянная, тяжело дыша, смотрела куда-то вдаль невидящим взором. Потом ее глаза сфокусировались на каком-то конкретном объекте.

   - Я сейчас что-то вспомнила про себя, - прошептала она. - Не все, но и не очень мало. Из-за него, - девушка указала вперед рукой.

   Там, на площади возле Латеранского дворца, стояла на высоком постаменте большая бронзовая статуя мужчины на коне. Всадник, расставив пальцы, указывал вперед правой рукой, и от этого движения его походный плащ собрался в красивые складки на груди. Борода и волосы курчавились, губы с опущенными вниз углами были крепко сжаты, а широко распахнутые глаза, слегка навыкате, смотрели в бесконечную даль невероятных прозрений человеческого разума.

   - Что известно об этой статуе? - спросила девушка. Она оперлась на предложенную студентом руку и встала, не обращая никакого внимания на приставшие к ее платью травинки и пыль.

   - Ты, вероятно, заметила, госпожа, - с готовностью пажа ответил Лоренцо, - как много в городе скульптур с отбитыми носами или пальцами. Когда-то христиане не умели, как сегодня, ценить искусство классической древности и уничтожали все, что оставалось от времен язычества. Но эта статуя полностью уцелела, ибо долгое время считалось, что она является памятником Константину, первому христианскому императору Рима.

   - Не знаю, - молвила Безымянная, - кто такой Константин, о коем ты говоришь, но это не его статуя.

   - О, ты действительно многое вспомнила! - вскричал Лоренцо. - Конечно, не его! Несколько десятилетий назад папский библиотекарь Бартоломео Платина сличил изображении древних монет с этой фигурой и доказал, что в действительности это статуя императора, бывшего языческим философом и правившего еще во втором столетии от рождества Христова. Его звали...

   - Его звали, - перебила девушка, - Марк Аврелий Антонин.

   - Что она говорит? - спросил вдруг набычившийся Риккардо и впервые после происшествия у фонтана бросил на девушку взгляд исподлобья.

   - Безымянная начинает вспоминать! Она узнала памятник! - Обратившись к юной женщине, Лоренцо перешел на латынь. - Что ты еще вспомнила, госпожа моя, кроме того, что знала эту статую?!

   - Не только статую, - гордо выпрямившись, произнесла девушка голосом, в котором зазвучали властные нотки, - но и самого императора-стоика. И еще лучше, чем его, знала я его супругу, Аннию Галерию Фаустину.

   Какое-то мимолетное движение облаков в далеких высотах освободило проход солнечным лучам, и те вдруг словно зажгли золотым сиянием локоны Безымянной. В ее облике была сейчас какая-то новая величественность, заставившая Риккардо снова спросить:

   - Что она сейчас говорит?

   Лоренцо не отвечал. Вид у него был такой, словно он только что увидел, как оживает камень или дерево.

   Девушка тронула студента за щегольской рукав из тонкой парчи и добавила:

   - Я знаю свое имя. Меня зовут Кассия Луцилла Младшая.

   Студент, чувствуя, что его прошибает холодный пот, никаких умных слов не нашел и поэтому произнес те, что ему самому казались глупыми:

   - Вероятно, госпожа, тебя звали "Младшей", поскольку твоя матушка или старшая сестра носила такое же имя?

   "О нет, - подумала Кассия. - Мне еще предстоит навести порядок в своих воспоминаниях, но, насколько я помню, Старшей тоже была я".

-Глава 1-

1 в. н.э.

   В век порчи нравов чрезмерно льстить и совсем не льстить одинаково опасно.

  Тацит

   Дети покинули окруженный тонкими колоннами сад, миновали коридор, составленный из деревянных перегородок, и проникли в таблинум - комнату, где отец держал семейный архив, донесения от управителей городского дома и загородной виллы, а также некоторые личные вещи. Секст, нетерпеливо ринувшись к заветному сундуку, задел кресло, стоящее возле письменного стола, и замер на месте, словно неподвижность могла отменить нечаянно произведенный им шум. Никто не пришел, и мальчик, показав младшей сестре глазами, что все в порядке, вынул из складок своей голубой туники длинную отмычку.