Римская кровь

— А скажи, кто там живет теперь?

— Старик Капитон. Он купил родовой дом и лучшие обрабатываемые земли. Мой отец стал плеваться, когда услышал, что Капитон будет нашим новым соседом. Капитон разрешил Сексту вместе с семьей остаться там на всю зиму. Люди думали, что это только справедливо, что Капитон должен пожалеть его. А потом он взял и вышвырнул его вон навсегда.

— И никто его не приютил? У Секста Росция наверняка имелись друзья, которые были ему чем-нибудь обязаны?

— Ты не поверишь, как быстро человек может растерять друзей, если на него свалились неприятности из Рима; так говорит мой отец. Кроме того, Росций всегда держался особняком. Нельзя сказать, чтобы он был похож на человека, который имеет много друзей. Полагаю, что мой отец был ему ближе всех, ведь мы соседи и все такое. После того, как Капитон дал ему пинка, он провел несколько ночей под нашей крышей. Он, его жена и дочери, — мальчик запнулся, и по его глазам я понял, что он думает о Росции. — Но он не задержался в Америи надолго. Он помчался прямиком в Рим. Говорят, у старика была влиятельная покровительница, и Секст отправился просить ее о помощи.

Какое-то время мы ехали молча. Колеса телеги скрипели и дребезжали по изрезанной колеями дороге. Рабы тащились рядом.

— Ты говорил, что старика проскрибировали, — напомнил я.

— Да.

— А когда об этом объявили, никто не протестовал?

— О, да. К Сулле отправилась делегация и все такое. Но если ты действительно хочешь разузнать об этом, тебе придется поговорить с моим отцом.

— Как его имя?

— Тит Мегар. А я — Луций Мегар.

— Меня зовут Гордианом. Да, я очень хотел бы побеседовать с твоим отцом. Скажи, как, по твоему мнению, он отнесется к тому, что ты привезешь домой на обед первого встречного?

Мальчик внезапно насторожился:

— Думаю, это зависит…

— От чего?

— Судя по твоим разговорам, ты как-то заинтересован в Капитоне и его землях?

— Так и есть.

— И на чьей же ты стороне?

— Я на стороне Секста и против Капитона.

— Тогда, думаю, отец будет рад тебя видеть.

— Хорошо. До вашего дома еще далеко?

— Видишь, справа поднимается дым, вон над теми деревьями? Это там.

— Совсем близко. А где живет Капитон?

— Чуть дальше, по другую сторону дороги — слева. Когда мы завернем за угол, на какое-то время покажется его крыша.

— Очень хорошо. Сделай для меня вот что: когда приедешь домой, скажи отцу, что этим вечером с ним хочет поговорить один человек из Рима. Скажи, что я друг Секста Росция. Я бы подождал до утра, но у меня нет времени. Если он пригласит меня к столу, я буду очень признателен. Если предложит ночлег, я буду признателен вдвойне: я могу спать и в сарае. Он оскорбится, если я предложу ему деньги?

— Вполне вероятно.

— Тогда не буду. Здесь мы на время расстанемся.

Мы обогнули изгиб дороги, и сквозь деревья я разглядел вдалеке красную черепичную крышу, озаренную закатным солнечным светом.

— Куда ты направляешься?

— Собираюсь ненадолго заглянуть к вашему новому соседу. Возможно, в этом нет никакого смысла, но, по крайней мере, я хоть увижу место, а может, и его самого. — Я помахал мальчику рукой и потихоньку перевел Веспу на ровную рысь.

Дом, в котором Секст Росций родился и вырос, которым он управлял в отсутствие отца, был превосходным образчиком идеальной загородной виллы. То был внушительный двухэтажный особняк с красной глиняной крышей, окруженный беспорядочным скоплением навесов и сараев. В слабеющем свете дня я слышал звон коровьих колокольчиков и блеянье овец: пастухи гнали стада домой. Я видел работников, тяжелой поступью возвращавшихся с полей через виноградники: казалось, будто над морем листьев и усиков плывет долгая череда кос. Острые лезвия отражали последние лучи заходящего солнца, и их холодный блеск напоминал цвет крови.

В главном доме вовсю шел ремонт. Фасад почти полностью скрыли от взоров ряды рабочих помостов и проволочная сетка, а с двух сторон к нему пристраивались симметричные крылья. Новые крылья были пусты и недостроены. Всматриваясь в остов левого крыла, я смог разглядеть, что за домом разбивают правильный сад; среди решеток и земляных работ нетерпеливо расшагивал важный, напыщенный человек с красным лицом, который рявкающим голосом раздавал приказания группе рабов. Рабы опирались на лопаты или вертели в руках заступы; на их запыленных лицах отпечатались усталость, унижение, свойственные людям, давно привыкшим к окрикам и ругани.

Хозяин продолжал шуметь и, судя по всему, останавливаться не собирался. Он шагал взад и вперед, махал руками и пригоршнями зачерпывал воздух. То был почти старик с седыми волосами и согбенной спиной. Его лицо я мог видеть только мельком, потому что он беспрестанно вертел им по сторонам. Кожа его была изборождена глубокими морщинами, рябинами и шрамами. Нос, щеки и подбородок, казалось, сливаются в одно неразличимое целое. Примечательны были только его глаза: они ярко блестели в догорающем свете дня, подобно лезвиям плывущих вдалеке кос.