Римская рулетка

Дмитрий Хромин глядел в окно паланкина. Он так и не смог полюбить маршрутные такси по единственной причине: всегда упираются колени и кто-то прижимается к тебе плечом, давая почувствовать, что можно и потесниться, места-то вон сколько. В данном случае в плечо давила бронзовая шишка, украшающая локоть центурионских доспехов Пессимия, обиженно молчавшего рядом. В носилки едва влезало четверо, и Пессимию досталось ехать спиной по ходу движения, отчего его всегда мутило. Кроме того, он понимал, что сидящие напротив мужчина и женщина уж точно не намерены слушать его риторические построения. Тут в паланкине завелся кое-кто покрасноречивей.

– Твое искусство вести изящный и глубокомысленный разговор, уважаемый Деметр Семипедий, как тебе угодно себя теперь именовать, – говорил человек, готовый при первой необходимости скрыть свое лицо плащом, покачиваясь в такт мерной походке рабов, – вполне убеждает нас в том, кто ты есть на самом деле. Кто же не знает, с каким искусством в свое время цитировал и комментировал ты великого эллинского слепца. Тем больше наша радость, ибо ждали мы тебя, известного нам более по трудам и пересказам твоих острых мыслей, твоих полемических побед и твоего радения об общественном благе.

– «Мы» – это кто? – осторожно уточнил Хромин, когда на секунду жаркое голубое небо с облаками» такими неправдоподобно белыми, что казалось срисованным голубой краской по свежей штукатурке, на секунду исчезло из окна и полумрак словно овеял едущих прохладой – носилки пронесли в городские ворота мимо почтительно замершей стражи.

– Мы – это сторонники истинной республиканской свободы, – торжественно проговорил собеседник, с хрустом разминая искривленные пальцы. – Враги тирании и освободители народа. Мы – это партия настоящих патриотов, пекущихся о том, чтобы каждому гражданину Рима было привольно и комфортно. Мы – это те, кто на Форуме отстаивает права беднейших и…

Носилки тряхнуло на выбоине, и говорящий закашлялся, поперхнувшись словами, которые тут же подхватила Феминистия. Всю дорогу она поглядывала на Хромина, как бы говоря: ну, стишочки ты сочиняешь на лету, это правда. Но поглядим, что будет, когда языки наши войдут в боевое соприкосновение:

– И готовы вытащить из незаконно занятых помещений разбогатевшую на неправедных махинациях сволочь…

– Et sic est veritas![18] – осторожно согласился Пессимий.

Человек в плаще прокашлялся и со старчески брюзгливым выражением обратился к хозяйке паланкина:

– Да распни ты этого левого переднего, в самом деле! Он тебя так в кювет опрокинет когда-нибудь!

* * *

Блоки визжали, крюки коптилен скрипели, покачиваясь на почерневших от времени и дыма хомутах, петли издавали странные, томные попискивания, как будто где-то в закоулках рыбного рынка занималась любовью армия крыс. И всюду аромат свежей рыбы сливался с вонью от выгребных ям, где лежала рыба, не проданная вчера. Каждый вечер ее вывозили, но запаха все равно хватало.

Андрей с куда большим удовольствием оставался бы на рынке скотном, где бодрила только привычная атмосфера, нечто среднее между цирком, коровником и общественной уборной, но там карьера не сложилась. При виде рослого северянина, помогающего безъязыкому и безухому гнать отару по узкой улочке, смуглолицый перс воскликнул что-то совсем уже без латинских корней. Лейтенант ФСБ и не пытался угадывать отзвуки заученных на римском праве пословиц, уловив общую интонацию: «А это еще кто такой, кто это тут примазывается к моему овцеводческо-торговому бизнесу, молодой да ранний, в натуре не понял, где мой ухоотсекательный инвентарь?»

Ловко избегнув зуботычины, доставшейся на долю погонщика овец, Андрей покинул сектор торговых кварталов, где пахло навозом, и последовательно переместился сперва на уютное керамическое подворье, где шепнул двум седобородым иудеям: «Давай помогу, ребята» и чересчур сильным рывком перевернул лоток с расписными плошками. Затем сотрудник российской спецслужбы с большой скоростью переместился в обнесенный мрачным двухметровым частоколом двор с плотно утоптанной землей, где было полно вооруженных стражников, и не сразу понял, что продают тут.

И, только вежливо обратившись к страхолюдному асфальтово-черному негру с цепью на шее да внезапно обнаружив у него на груди табличку с ценой, Теменев вспомнил, что находится в рабовладельческой общественной формации. Попрощался кивком головы и вышел, поскольку с трудом себе представлял, нужны ли на невольничьем рынке подсобные рабочие, да и ближайший легионер стал нехорошо приглядываться к нему, как к упавшему с прилавка товару.

Поэтому остался только рыбный рынок, где Андрею удалось-таки ухватить рукоятку какого-то ворота и двинуться по кругу, подбодрясь приветственным окликом, носившим эмоциональную окраску: «Пришел наконец-то, лодырь несчастный, давай-давай, не задерживай, давай!»