Оба отправлены были они с поручением важным;
Зрением слаб, здесь я черным коллирием очи помазал.
Прибыл меж тем Меценат; с ним Кокцей с Капитоном Фонтеем,
Мужем во всем совершенным; он был Антонию другом,
Как никто не бывал. Мы охотно оставили Фунды,
Где нас, как претор, встречал Ауфидий[28]
Косой. НасмеялисьВдоволь мы все и претексте его с пурпурной прошивкой
И курильнице, пуще всего, сумасшедшего скриба!
После, усталые, в городе мы отдохнули Мамурров[29]
;Здесь нам Мурена[30]
свой дом предложил, Капитон — угощенье.Ибо тут съехались с нами Вергилий, и Плотий, и Варий,
Чистые души, которым подобных земля не носила
И к которым сильнее меня никто не привязан!
Что за объятия были у нас и что за восторги!
Нет! Покуда я в здравом уме, ничего не сравняю я с другом!
Близ Кампанийского моста потом приютила нас вилла,
Поставщики же нам соль и дрова прислали, как должно.
В Капуе наши мулы сложили поранее ношу:
Стал забавляться игрой Меценат, а я и Вергилий
Вредно и слабому зрению, вредно и слабым желудкам.
А миновавши таверны Кавдия, несколько выше
Мы поднялись, и нас принял Кокцей в прекраснейшей вилле.
Муза! поведай нам кратко теперь, как в битву вступили
Мессий Цицирр[31]
и Сармент; открой и о роде обоих!Мессий свой род знаменитый от осков ведет; а Сармента
Госпожа — и доныне жива; вот они подвизались!
Начал Сармент: «Ты похож, мне сдается, на дикую лошадь».
Мы засмеялись. А Мессий в ответ: «Соглашаюсь!» И тут же
Вырезан не был, чего б ты не сделал, когда и увечный
Так ты грозишь!» И подлинно, лоб у него волосатый
С левой лица стороны ужасный рубец безобразит.
Тут, наконец, подтрунив над его кампанийской болезнью[32]
,Начал просить он его проплясать перед нами Циклопа[33]
,Говоря, что не нужно ему ни котурнов, ни маски.
Много на это Цицирр; и спросил, наконец, посвятил ли
Ларам он цепи свои[34]
, потому что хотя он и служитСкрибом, но право над ним госпожи не уменьшилось этим!
Что довольно и фунта муки для его пропитанья!
Так мы продлили свой ужин и весело кончили вечер.
Прямо оттуда поехали мы в Беневент, где хозяин,
Жаря нам чахлых дроздов, чуть и сам не сгорел от усердья,
Ибо, разлившись по кухне, огонь касался уж крыши.
Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге
Бросились блюда снимать и тушить принялися. — Отсюда
Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!
Сушит горячий их ветер. Никак бы на них мы не влезли,
Но и то не без слез от дыма камина, в котором
Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.
Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полночи;
И, наконец, как лежал на спине, в таком положенье
Я неприметно заснул и во сне насладился любовью.
Двадцать четыре потом мы проехали мили — в повозке,
Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя
В стих не вместишь; но узнают его по приметам:
Здесь продается простая вода, но хлеб превосходный,
Хлеб ведь в Канусии смешан с песком, а источника урна
Там небогата водой. Городок же этот основан
Был Диомедом самим. — Здесь мы с Варием грустно расстались.
Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно, —
Длинной дорога была и испорчена сильно дождями.
День был наутро получше; но в Барий, рыбой обильный,
Хуже дорога пошла. За ним нас потешила вдоволь
Гнатия (город сей был раздраженными нимфами создан).
Здесь нас хотели уверить, что будто на праге священном
Иудею поверить тому, а не мне: я учился
Верить, что боги беспечно живут, и если природа
Чудное что производит, — не с неба они посылают!
Так в Брундисий окончился путь, и конец описанью.
САТИРА ШЕСТАЯ
Знатностью рода — из всех, на пределах Этрурии живших, —
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время вожди легионов великих,
Нет! ты орлиный свой нос задирать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
Ты говоришь, что нет нужды тебе, от кого кто родился,
Лишь бы был сам благороден; что многие даже и прежде
Туллия[36]
, так же, как он, происшедши из низкого рода,Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
Римским народом всегда не более асса ценился,
Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,
Этим безумным народом, который всегда недостойным
Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,
Титлам и образам предков всегда без разбора дивится.
Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!
Пусть же Левину бы он, а не Децию, новому родом,
Несвободным отцом, через цензора Аппия[37]
был бы