Римская цивилизация

От старой программы партии популяров остались только слабые воспоминания. Они, может быть, отразились в двух epistolae ad Caesarem senem de republica, приписывавшихся обыкновенно историку Саллюстию. Есть мнение, что это вовсе не проекты или советы, действительно поданные Цезарю во время его диктатуры, а только литературные упражнения на тему о социальных реформах в монархии, написанные, пожалуй, даже в более позднее время. Знатоки Саллюстиева стиля и историко-моралистической манеры, может быть, согласятся признать «Письма к Цезарю» подлинными произведениями автора Югуртинской войны и заговора Катилины: между прочим, в них повторяется знакомая нам из исторических его работ враждебная оценка износившейся и политически негодной римской аристократии. Пельман в своей «Истории античного коммунизма» идет гораздо дальше: он находит в «Письмах» отзвуки классовой борьбы, объявленной в свое время демократической партией, и вместе с тем предложения социального переустройства в духе демократии. Но, кажется, что это одна из самых неудачных попыток современного историка констатировать существование социалистической программы в Риме. В «Письмах к Цезарю» повторяется лишь несколько раз с однообразием, свойственным моралистическим прописям, фраза: «Отними у денег силу и почет, которыми они окружены в обществе» Встречаются и вариации. Например: «Пусть исчезнут роскошь, виллы, картины, блестящая обстановка, кутежи, пусть погибнет все это зло вместе с тем значением, которым пользуются деньги». Или: «Надо устранить на будущее время ростовщика, чтобы всякий из нас был независим в своем имущественном положении. Простейший путь к этому состоит в том, чтобы общественная власть служила не кредитору, а народу». Или автор предостерегает Рим от участи государств, погибших от жадности и роскоши и т. п. Трудно понять, что предложил бы он на практике для «сокращения силы денег», да это и не интересно; так бедна его социальная мысль, если только можно назвать ее социальной.

Несколько более отчетливо рассуждает он в политических вопросах. Хорошо было бы, по его мнению, открыть свободный доступ к должностям людей всякого звания и состояния. Особенно важно было бы демократизировать суды, в противоположность реакционной перемене, проведенной не так давно (в 52 г.) Помпеем. Автор не верит, по-видимому, в политический смысл народа, выступающего в комициях, этот старинный республиканский орган почти не существует для него. Зато большое значение он придает сенату. Необходимы, однако, в высшем совещательном учреждении две реформы: увеличение его состава и установление тайной подачи голосов для того, чтобы обеспечить независимость мнений сенаторов.

Это было слишком скромно для «восстановления республики», которого в свое время могли ожидать от старого союзника демократов. В сущности, от прежней программы популяров в «Письмах» только и осталась демократизация суда. Но характерно, что Цезарь именно в этом пункте проявил консерватизм. Lex Julia judiciaria удержал высокий ценз для состава присяжных. Закон Цезаря пошел даже дальше последней реформы Помпея в реакционном смысле: в 52 г. еще была сохранена третья категория присяжных из числа tribune aerarii; теперь ее устранили и решили составлять список только из двух высших классов, сенаторов и всадников. Цезарь явно поворачивал на сближение с высшими слоями общества. Он опять приложил все усилия, чтобы привлечь первейшего оратора и публициста консервативных республиканцев Цицерона, и был в восторге от появления своего старинного противника в сенате и от возвращения старика, почти отчаявшегося и ушедшего в частную жизнь, к публичной деятельности адвоката. Вопреки предостережениям своих старых приверженцев и в борьбе с ревнивым недоброжелательством своих военных фаворитов, Цезарь мирился со всеми помпеянцами, готовыми положить оружие. Какое-то непонятное чувство влекло диктатора к Марку Бруту, несмотря на всем известный упорный, недоступно-мрачный республиканизм убеждений последнего.