Римские каникулы

– Я… Я попозже расскажу, ладно? – попросила Римма. Рассказывать о себе было бы слишком тяжело, но Светлана, к счастью, не настаивала. Только пожала плечами – как хочешь, мол, – и открыла новую бутылку. Когда и она опустела, на душе у Риммы стало гораздо легче. Оживившись, девушки говорили одновременно, перебивая друг друга, и хохотали, как сумасшедшие.

– А помнишь, как ты с Ван Гогом поспорила, что, если он твоего «Короля Артура» допустит – мы на городской конкурс пройдем? – щурилась от смеха Римма.

Ван Гогом звали единственного преподавателя-мужчину в женском царстве художки. С ушами у него все было в порядке, зато шапка была такая же косматая и бесформенная, как на знаменитом автопортрете.

– Еще бы не помнить! – с жаром подхватила Светлана. – Он же мне коробку «Белых ночей» проспорил тогда. Тридцать шесть цветов, офигеть! Я над ними тряслась потом, как Кощей над своими яйцами, – немного успокоившись, она покачала головой. – До меня уже сильно позже дошло, что он специально все это подстроил. Чтобы этот долбаный набор акварели мне подарить. Я ж гордая была хоть и нищая. Так бы и ковырялась дальше со своим «Буратиной». Помнишь, были такие? Двенадцать цветов, один вырвиглазней другого… А помнишь, как нас твоя мама в Кусково возила?

– Это когда на тебя смотрительница наорала за то, что ты рисовала статую? А ты ей такая: «А у вас нигде не написано, что рисовать запрещено! Это только фотографировать нельзя!»

– Нет, со смотрительницей – это я в Останкине поскандалила. А в Кускове мы загулялись по парку до самого закрытия музея, и нас чуть не заперли на ночь, пришлось бегать охрану искать, чтоб ворота открыли…

– А, точно, помню! Было такое! А помнишь, как ты в какого-то азиатского актера влюбилась, то ли японца, то ли корейца? Мы с тобой еще всё его фотку в интернете искали…

Уже давно настал поздний вечер, за окнами совсем стемнело, а они все болтали и болтали, и никак не могли наговориться. С головой погрузившись в счастливые детские воспоминания, Римма почувствовала хоть и маленькое, но облегчение. Все разочарования, вся боль сегодняшнего бесконечного дня слегка притупились и отодвинулись куда-то за край сознания. А может быть, причиной тому была уже неизвестно какая по счету бутылка просекко…

– Слушай, все хочу тебя спросить, – поинтересовалась Света, опустошив очередной бокал. – Как там Людмила Сергеевна?

Услышав о смерти Римминой мамы, Светлана не на шутку погрустнела, даже слезы на глазах выступили.

– Как жалко… – горько вздохнула подруга детства. – Она ж совсем молодая была, да? Пятьдесят с небольшим… Вот горе-то… Такая чудесная женщина… Я ведь, знаешь, Римм, любила ее больше, чем собственную мать. И завидовала тебе чуть не черной завистью, ну да, не делай круглые глаза… Такая мама… Такая добрая… И дома у вас всегда хорошо так. Ни криков, ни пьяных ссор, ни драк. Всегда тихо, всегда ужин горячий, и все так вкусно… А Людмила Сергеевна еще и обнимет, и по голове погладит, и спросит «Светик, как дела?» Дома меня никто никогда Светиком не называл…

Света чуть не расплакалась, но все же взяла себя в руки, за что Римма была ей очень благодарна – случись такое, и она тоже не выдержала бы, разрыдалась за компанию. Чтобы не смущать собеседницу, Римма отвернулась, полезла за мобильником, и Светлана тотчас обратила на это внимание.

– Смотришь, сколько времени? Ну да, конечно, поздно уже… Это я с радостью могу трепаться хоть до утра, а тебе, наверное, домой надо, ты сидишь и не знаешь, как со мной вежливо распрощаться… Твой красавчик небось заждался уже…

Благодушное состояние Риммы моментально исчезло, точно испарившись, в душе снова ожила саднящая боль. Римма торопливо отвела взгляд.

– Да, конечно. Ты права, уже поздно. Мне давно пора уходить, – забормотала она и сделала попытку сползти с дивана. Не тут-то было: его край сначала стремительно нырнул ей навстречу, а потом откатился, как отбегающая в море волна. Через секунду Римма обнаружила себя вцепившейся в подлокотник в тщетной попытке сохранить равновесие. С перепугу закрыла глаза и прижала подбородок к груди, но стало только еще хуже.

– Ага, – задумчиво прозвучало над головой. – Так я и думала… – она помолчала мгновение, а потом безжалостно припечатала: – Он что, тебя выгнал?

– Нет, – пискнула Римма. – Я сама ушла.

– Он тебя бил? – напирала Светлана.

Римма отрицательно покрутила головой и всхлипнула.

– Может, все-таки, наконец, расскажешь, что у вас случилось?

Римма почувствовала, как ее обняли за плечи и погладили по спине. Этого оказалось достаточно, чтобы рухнули все стены и башни, открылись все шлюзы, разверзлись все хляби небесные – и она, наконец, разрыдалась. Впервые за весь этот невыносимый день. Она плакала, давясь слезами, подвывая и размазывая косметику. Чуть-чуть отдышавшись, попыталась было рассказать, что произошло сегодня утром в кафе, и вновь залилась в три ручья. Светлана сбегала за водой, даже какое-то успокоительное дала – не помогло. Тогда она, вновь обнимая за плечи, отвела подругу в ванную.