Римские призраки

Зандель никогда не скрывал, что во время своих деловых поездок обычно пользовался случаем посетить галереи и музеи, причем особенно интересовался изображениями обнаженных женщин. Говоря о художественном «ню», он прибегал к суждениям, вызывавшим смех главным образом у его студентов, а после интервью, опубликованного в журнале «Бельфагор», — горькие насмешки критиков академического круга. Пользуясь языком, пародирующим суровую университетскую риторику, Зандель присвоил теорию одного остроумного художественного критика, который подразделял изображения обнаженного тела на «однозадых» и «двузадых», в зависимости от точки зрения художника. В этом большом интервью Зандель терпеливо перечислял и комментировал — иногда обходясь простым прилагательным, а иногда вкратце высказывая свои впечатления, — картины и рисунки, увиденные им в музеях во время поездок по разным странам мира, и фрески, которые привлекли его внимание во дворцах и замках.

В первом ряду «однозадых» были Ева и Адам на фреске в Сикстинской капелле. Адам был одним из немногих мужчин, допущенных в его коллекцию. К той же категории относилась возбуждающая воображение Леда, тоже кисти Микеланджело, «однозадая» на коленях работы Рафаэля, романтическая «однозадая» красавица Энгра, «Одалиска» и «Дама с попугаем» Делакруа, «Римская одалиска» Коро, выдающаяся «однозадая» Веласкеса, рисунок пером Ханса Бальдунга Грина «Венера, держащая яблоко, полученное от Париса», а из более близких нам по времени одно женское «однозадое» кисти Громера, одно — Мунка и одно раннего Клее.

Более многочисленная группа «двузадых», начиная с блестящей центральной фигуры в «Трех грациях» на вилле Мистерий в Помпее, могучее «двузадое», изображенное на первом плане среди купальщиц Альбрехта Дюрера, центральная фигура в «Трех грациях» Рафаэля, два изящных «двузадых» Энгра, три блестящие и трогательные «двузадые» Пизанелло, нарисованные на пергаменте, элегантное «двузадое» изображение «Венеры перед зеркалом» Веласкеса, блестящие «Грации» Антонио Кановы. Но в этот список можно еще включить и расплывшееся «двузадое» Тинторетто, Анжелику Тициана, стоящую слева колдунью у Ханса Бальдунга Грина и другие «двузадые» Рембрандта, Ренуара, Ватто, Фрагонара, Делакруа, Дега, Гогена и Казорати.

В опубликованном в «Бельфагоре» интервью вместе с аннотацией к каждому произведению Зандель приводил дату, музей или место, где он это видел, и в большинстве случаев упоминал названия книг по искусству или журналов, где были помещены репродукции, отнесенные им к категориям «однозадых» и «двузадых». «Список этот никак нельзя назвать полным», — отметил Зандель в конце интервью.

Стоит заметить, такие категории применимы только к неподвижным фигурам, созданным живописцами и скульпторами, а девушка из деревни нудистов на Корсике вертела задом во всех направлениях, и ее можно было рассматривать с любой точки зрения.

Кларисса

В своей книге Джано описывает меня с любовью и обидой, и при этом он всегда близок к правде или, во всяком случае, к возможному и вероятному развитию событий. Благодаря своей интуиции и воображению он через Мароцию раскрывает мои чувства и мои грехи, а иногда дает мне советы. Я внимательно читаю все, что касается моей персоны, даже если автор идет в неверном направлении. Взять хотя бы кризис одиночества, якобы толкнувший меня в Барселону (до чего ошибочно его представление о моем одиночестве, вынудившем меня куда-то ехать). И каким же сюрпризом оказалось его разочарование после вечера и ночи, проведенных с толстозадой Валерией.

Несколькими строчками ниже следует безапелляционное утверждение, сразившее меня как пощечина, удивившее и обидевшее. «Дело в том, — пишет Джано, — что Мароция немного шлюха». Значит, Джано думает, что я тоже немного шлюха, ведь Мароция списана с меня. Почему немного? Либо ты шлюха, либо нет. А еще двумя строками ниже вдруг вспоминает Библию: мол, в следующий раз — огонь. Это угроза? И в чей адрес? Поскольку он пишет обо мне, значит, и угроза адресована мне? Следует ли мне опасаться за свою жизнь? Как знать. Джано забавляется, сея подозрения и угрозы. Возможно, он догадывается о существовании Луччо? И может, это даже не просто подозрение? Я не хотела бы рисковать здоровьем из-за пустяковой невоздержанности. Меня это тревожит.

Мне хотелось бы продолжить чтение, правда, от этого ужасного почерка глаза лезут на лоб, а слова вызывают тревогу, но у меня назначено свидание на четыре в студии Луччо, и я не могу терять такую возможность, которая даст выход моим осиротевшим чувствам и бьющим через край гормонам.

На улице проливной дождь, и я пытаюсь вызвать такси по мобильнику, хотя студия Луччо находится совсем близко. Конечно, когда идет дождь, свободное такси в Риме трудно найти, поэтому я решаю отправиться пешком под зонтиком, но все равно приду на виа делла Стеллетта промокшая до нитки. Интересно, захочет ли Луччо заняться любовью, не раздевая меня? Он на это еще как способен.