Римские призраки

Не знаю, что она находит в таком типе, как Зандель? У него бледное, невыразительное лицо, но за этой внешностью кроется какое-то ехидство. Лицо без морщин, сердце без страсти. Кларисса называет его вид постмодернистским. Не знаю, что она вкладывает в это определение. Вызывает ли это у меня беспокойство? Ну, если для нее так важна видимость, тогда я молчу, и давайте оставим этот разговор.

По правде говоря, я совершил глупость, оставив на дисплее номер телефона Валерии (вот проклятая память у этого «Свотч»). Кларисса, случайно увидев номер, спросила, куда это я звонил, когда она ходила в аптеку. Я выкрутился, сказав, что говорил со студентом, который готовит для меня материал об архитектуре и урбанистике в Риме после объединения Италии и прихода пьемонтцев. Как полагается, я украсил свою ложь правдоподобными подробностями. Зря импровизировал. Кларисса, к счастью, не узнала номер Валерии, да и как она могла его узнать? Но, поняв, что я рассказал Валерии анекдот о двуглавом орле, Кларисса насторожилась, и мне следует быть более внимательным.

Кларисса

Я никогда не говорила Джано, что двадцать три — двадцать четыре года тому назад между мной и Занделем что-то было. После помолвки с Джано я ездила отдохнуть в Порто Санто-Стефано с компанией друзей, в которую входила и Валерия, еще тогда славившаяся греческим носом и выдающимся задом. Валерия эта была ненасытна. Она металась между одним молодым архитектором и журналистом из «Мессаджеро» и, в конечном счете, спала с обоими. Архитектор Зандель был, между прочим, владельцем квартиры на тамошней виа деи Фари, где мы все и расположились, и его очень раздражало, что Валерия трахается с журналистом из «Мессаджеро». Он — собственник по характеру — переживал из-за того, что его гостья изменяет ему, и готов был выселить всех нас из своего дома и положить таким образом конец нашим каникулам. А между тем он настойчиво ухаживал за мной. И я не смогла устоять.

С моей стороны это было чем-то вроде беспечного прощания с девичеством — похоже на то, как поступают мужчины за несколько дней до свадьбы. Не могу сказать, что мне была несимпатична идея увести мужика у Валерии и, в то же время, спасти наш отдых у моря. Потом, получив удовлетворение под простынями, архитектор Зандель сказал мне, что Валерию все зовут «девушкой из кондоминиума» из-за ее привычки путаться одновременно с несколькими мужчинами, и я до сих пор помню это прозвище. В общем, я на своем опыте убедилась, что от этой женщины надо держаться подальше из-за ее откровенной тяги к женатым мужчинам. В скобках замечу, что к концу отпуска, в момент расставания, я чувствовала себя неловко, потому что забыла имя Занделя, которому была обязана короткой, хоть и приятной близостью. В свое оправдание могу сказать, что в это время я как-то непроизвольно заменяла фамилией имя Занделя.

Увидела его вновь я много лет спустя, уже как коллегу моего мужа, и кто знает, помнил ли он еще ту девушку, которую когда-то в Порто Санто-Стефано… и так далее, и так далее. Ну какого черта я все это пережевываю! Архитектор-урбанист Федерико Зандель ухаживает за мной академически корректно и никогда даже не намекнул на ту нашу далекую встречу. Ему все так же принадлежит дом в Порто Санто-Стефано, и он временами приглашает нас туда, но предпочитает в августе сдавать его за шесть тысяч евро, а на эти деньги ездить с женой Ириной отдыхать в каком-нибудь новом месте: Сардиния, Корсика, Греция, Турция, Красное море.

Джано не знает этого, но последнее время Валерия по старой привычке уделяет внимание мужчинам моложе ее, например, профессоришке из «Сапьенцы», который попросил ее перевести какую-то статью с немецкого и в тот же день оказался на ней голышом в постели. История эта облетела весь университет, после чего просьбы о переводе с немецкого так и посыпались. Теперь она подкатывается к Джано. Или уже подкатилась? В этом неприятном случае мне остается только помалкивать.

Вчера утром, часов около десяти, надевая шарф, чтобы выйти из дома, я увидела за приоткрытой дверью ванной комнаты спину Джано, наклонившегося над раковиной и обхватившего голову руками. Я стояла тихо и увидела, что он плачет и плечи его вздрагивают от всхлипываний. Мне захотелось тут же окликнуть его, но я отошла на цыпочках, чтобы он не заметил моего присутствия. Уверенности, что я поступаю правильно, у меня не было, но инстинкт подсказывал, что лучше мне не показываться, что, может быть, Джано не хочет делиться со мной своими переживаниями и проблемами: в противном случае он бы не стал их замалчивать. И все же меня очень удивили эти отчаянные рыдания, ибо, насколько я понимала, у Джано не было никаких оснований для этого ни дома, ни вне семьи.