Римские рассказы

— Знаете что, я люблю за столом свободу… Берите с меня пример — и будете чувствовать себя прекрасно.

С этими словами он ухватил куриную ножку, поднес ее ко рту обеими руками — все пальцы у него были в кольцах — и стал есть. Это послужило сигналом — после минутного колебания мы все стали есть руками, все, кроме Ринальдо и, конечно, Лукреции, едва отщипнувшей кусочек курицы. Теперь, осмелев, мы полностью вернулись к своим старым повадкам — разговаривали за едой, запивали куски мяса полными стаканами вина, сидели развалившись в креслах, рассказывали, как всегда, рискованные анекдоты. Мы даже вели себя хуже обычного, словно бросая кому-то вызов; не помню, чтобы я когда-нибудь ел столько и с таким удовольствием, как в тот вечер. Когда обед кончился, Торе распустил пояс на брюках и отрыгнул так громко, что потолок задрожал бы, если бы мы не сидели на открытом воздухе, в беседке, увитой виноградом.

— Уф! Теперь я чувствую себя лучше, — заявил он.

Он взял зубочистку и, как он это всегда делал, стал ковырять по очереди во всех зубах; потом он повторил эту процедуру еще раз; наконец, засунув зубочистку в уголок рта, он рассказал нам какой-то совершенно непристойный анекдот. Тогда Лукреция встала и сказала:

— Ринальдо, я что-то устала… Если тебе не трудно, проводи меня до дому.

Мы обменялись многозначительными взглядами — она всего два дня работала кассиршей, а уже была с ним на «ты» и называла его по имени. Что-то не похоже на газетное объявление о найме рабочей силы. Они ушли, а Торе, рыгнув еще раз им вслед, заявил:

— Давно пора… Мочи не стало… Видели, как нос дерет?.. А он-то пошел за ней смирненько, как ягненок… Ну а что касается объявления о найме рабочей силы — это скорее было брачное объявление.

Два или три дня повторялись такие же сцены: Лукреция ела чинно, не говоря ни слова; мы делали вид, что не замечаем ее. Ринальдо не знал, как ему вести себя, чтобы угодить и Лукреции и нам. Но что-то готовилось — мы все это чувствовали. Девушка-тихоня, хотя и не показывала этого открыто, хотела, чтобы Ринальдо сделал выбор — или она, или мы. Наконец, однажды вечером, без всякой особой причины — может быть, потому, что было жарко, а жара, как известно, действует на нервы — Ринальдо во время обеда вдруг набросился на нас:

— В последний раз с вами обедаю.

Мы были ошеломлены. Торе спросил:

— Правда? А можно узнать почему?

— Потому что вы мне не нравитесь.

— Не нравимся? Как жаль!

— Вы — стадо свиней, вот вы кто.

— Думай о том, что говоришь. Ты что, с ума сошел?

— Да, стадо свиней, я повторяю… Когда я с вами обедаю, меня чуть не рвет.

Мы все покраснели от возмущения; некоторые даже встали.

— А ведь свинья-то, милый, ты сам, — сказал Торе. — По какому праву ты судишь нас? Разве мы всегда не были вместе? Разве не делали всегда одно и то же?

— Ты бы уж помолчал, — заявил Ринальдо, — нацепил на себя все эти побрякушки и теперь похож на одну из тех девиц… Тебе только не хватает надушиться… Ты никогда не душился?

Удар был направлен против нас всех; понимая, откуда ветер дует, мы посмотрели на Лукрецию, но она, делая вид, что это ее не касается, тянула Ринальдо за рукав, уговаривая его прекратить спор и уйти. Торе крикнул:

— И у тебя тоже хватает побрякушек… Часы, кольцо, браслет. И ты как другие.

Ринальдо, вне себя, заявил:

— А я, знаете, что сделаю? Я их сниму и отдам ей… Бери, Лукреция, дарю.

Он снял с себя кольцо, браслет, часы, вынул из кармана портсигар и бросил все девушке.

— Вот вам, — крикнул он, издеваясь, — вам этого не сделать. Где уж вам!

— Иди ты к черту! — сказал Торе; но все видели, что он уже стыдится этих колец на пальцах.

— Ринальдо, забери вещи и пошли, — спокойно сказала Лукреция.

Она собрала в кучку все золото, которое дал ей Ринальдо, и положила ему в карман. Однако Ринальдо, разозлившись, продолжал нас ругать, хотя Лукреция и тащила его прочь.

— Вы — стадо свиней, это я вам говорю… Научились бы есть, жить научились бы, свиньи.

— Болван, — бросил ему разъяренный Торе, — невежа… Даешь водить себя за нос этой идиотке.

Посмотрели бы вы на Ринальдо! Он перегнулся через стол и схватил Торе за ворот рубашки. Нам пришлось их разнимать.

После ухода Ринальдо и Лукреции мы не стали больше разговаривать между собой и через несколько минут разошлись. На следующий вечер мы встретились, но прежнее веселье кончилось. Мы заметили, что у многих исчезли кольца и часы. Через два вечера ни у кого уже не было драгоценностей, но все равно нам было скучно. Через неделю мы и совсем перестали встречаться — кто под одним предлогом, кто под другим. Все было кончено, а известно, что однажды кончилось, вновь уже не начнется — кому нравится подогретый суп? Потом я узнал, что Ринальдо женился на Лукреции; рассказывали, что в церкви она была вся увешана драгоценностями, не хуже статуи Мадонны. А Торе я недавно видел в его гараже. На пальце у него было кольцо, но не золотое и без бриллианта — простое серебряное кольцо, какие носят механики.

Табу