Римские рассказы

Начнем по порядку: физическая сила — нуль; я ростом маленький, кривобокий, рахитичный, руки и ноги — как прутики. Ума — чуть побольше нуля, если принять во внимание, что из всех профессий я не пошел дальше мытья посуды в отеле. Далее: красота — меньше нуля. У меня лицо тощее, желтое, глаза — как у бродячей собаки, а нос годился бы разве для физиономии раза в два пошире моей: длинный и толстый, сначала вроде как загибается крючком, а на конце вдруг задирается кверху, совсем как ящерица, которая вздернула мордочку. О других качествах, таких, как мужество, храбрость, личное обаяние, симпатичность, лучше уж и не говорить. Ясно, что после эдаких размышлений я остерегался ухаживать за женщинами. Единственная, к которой я было осмелился подъехать — горничная из отеля, сразу осадила меня метким словечком: замухрышка. Вот я мало-помалу и уверил себя, что ничего не стою и что самое для меня лучшее — сидеть смирно в уголке и вперед других не соваться.

Тот, кто пройдет в середине дня по улице, на которую выходит черный ход отеля, где я работаю, увидит вровень с тротуаром несколько окон, откуда идет жирный запах от моющейся посуды. Всмотревшись в полумрак, он различит на столах и на мраморном желобе горы тарелок, нагроможденных до самого потолка. Это и есть мой уголок — тот закоулок жизни, куда я забрался, чтобы никому глаза не мозолить.

Но вот ведь, как говорится, судьба: всего я мог ожидать, только не того, что в этот уголок, в эту мою кухню, забредет кто-нибудь и разыщет меня, как цветок в траве.

Это была Ида — новая судомойка, поступившая на место Джудитты, которая ушла по беременности. Ида была среди женщин тем же, чем я был среди мужчин: замухрышка; как и я, маленькая, кривобокая, тощая, невзрачная, но вместе с тем непоседа, боевая, веселая, ну сущий дьявол. Мы быстро сдружились, потому что вместе мыли те же тарелки той же сальной водой. А потом — то да се, потихоньку, полегоньку — подбила она меня как-то в воскресенье пойти вместе в кино. Я пригласил ее только из вежливости и был порядком удивлен, когда в темноте она взяла мою руку — прямо сунула свою пятерню мне в ладонь. Я подумал было, что это ошибка, и даже попытался высвободиться, но она шепнула, чтобы я сидел спокойно: что плохого, говорит, пожать друг другу руки? Потом, когда мы вышли, она призналась, что приметила меня с первого же дня, как ее приняли на работу в отель. С тех пор, говорит, она только обо мне и думает. А теперь надеется, что и я полюблю ее немножко, потому что она без меня жить не может. В первый раз в моей жизни женщина, пусть даже такая женщина, как Ида, — говорила мне подобные слова. Немудрено, что я потерял голову и сказал ей все, чего ей хотелось, да и очень много сверх того.

Но все-таки эта история меня очень удивила: хоть Ида и твердила, что с ума по мне сходит, но я никак не мог окончательно поверить ей. Поэтому всякий раз, когда мы с ней бывали вместе, я все допытывался, отчасти из удовольствия слышать от нее ласковые слова, а отчасти чтоб рассеять свое недоверие:

— Ну скажи мне, что ты во мне нашла? Почему ты меня полюбила?

Вы не поверите! Ида вцеплялась обеими руками в мою руку, восхищенно глядела на меня и отвечала:

— Я тебя люблю, потому что в тебе есть все достоинства… Для меня ты — совершенство на земле.

Я повторял в недоумении:

— Все достоинства? Смотри-ка, а я и не подозревал!

— Да, все… во-первых, ты красивый!

Признаться, это меня смешило. Я говорил:

— Я? Красивый? Да ты посмотри на меня хорошенько.

— Еще бы я на тебя не смотрела! Я с тебя глаз не свожу!

— Ну, а мой нос? Ты хорошо рассмотрела мой нос?

— Вот как раз такой нос мне и нравится, — отвечала Ида, ущемив мой нос двумя пальцами и раскачивая его из стороны в сторону, словно колокол. — Что за нос!.. За этот нос я все на свете отдам!

Потом она добавляла:

— Кроме того, ты умный.

— Умный? Я? Но все говорят, что я дурень.

— Это они из зависти, — отвечала она с чисто женской логикой. — Ты умен, очень умен… Когда ты говоришь, я слушаю, разинув рот… Ты самый умный человек, какого я встречала.

— Но ты ведь не скажешь, — снова начинал я немного погодя, — что я сильный… Этого уж ты утверждать никак не можешь.

А она пылко:

— Да, ты сильный… очень, очень сильный.

Это уж было чересчур, так что я просто не знал, что и сказать. А она продолжала свое:

— А потом, знаешь что? В тебе есть что-то такое, что мне безумно нравится.

— Да что же это такое, позволь узнать?

— Уж и не знаю, как тебе объяснить, — отвечала Ида. — То ли голос, то ли выражение лица, то ли походка… Ну, что-то такое особенное… ни в ком этого нет, кроме тебя.

Ну, конечно, поначалу я ей не верил и заставлял ее повторять все это только потому, что меня забавляло сравнивать ее мнение с тем, что я всегда сам о себе думал. Но постепенно, день ото дня, я, признаться, стал немного воображать о себе. Мне все чаще приходила мысль: «А вдруг это правда?»