Римский медальон

Оливия нервничала. И даже не пыталась этого скрыть. Облокотившись о стойку гостиничного бара, она, как заведенная, повторяла одну и ту же мелодию, услышанную пару дней назад по телевизору. Даже выпитый двойной виски не улучшил положения.

Бармен поставил на стойку бутылки — джин, ром и виски.

— Отлично, — поблагодарила Оливия. — Я сама налью. Уж что-что, а это у меня прекрасно получается.

Она взяла шейкер и принялась смешивать напитки.

Салливан, раскладывавший за соседним столом колоду карт, был совершенно равнодушен к тому, чем занята его подруга. Как всегда при игре, уголок его тонкого рта подрагивал.

— Стой! Где это видано! — воскликнула Оливия, заметив, что Салливан передернул. — Даже когда играешь сам с собой, не можешь не мошенничать!

— Профессиональная привычка. Главное — выиграть.

— У самого себя?

На последнее замечание Салливан не отреагировал.

Он взглянул на часы, и Оливия раздраженно поморщилась:

— Отвратительная привычка! Так носить часы могут только плебеи.

Нисколько не обидевшись, Салливан продолжал игру.

— Что поделаешь! Воспитание подкачало. — Он взглянул на Оливию. — И князь Анкизи того же мнения.

Усталое и злое лицо Оливии дрогнуло в ядовитой улыбке.

— Хотелось бы мне присутствовать при той встрече…

— Не скрою, дорогая, разговор произвел на меня сложное впечатление. Братских чувств ко мне князь явно не испытывал. Скорее, он готов был спустить на меня собак. — Салливан аккуратно переложил карту. — Теперь моя очередь ходить…

Оливия налила себе коктейль. Руки у нее дрожали.

— Еще раз повторяю — мне страшно.

— За себя? Или за него? Ну что же… Еще один повод пообщаться. Помоги ему, раз уж вы такие большие друзья. — Он криво улыбнулся. — Но тебе ли не знать, что между мужчиной и женщиной никогда не бывает дружбы, а всегда что-то либо большее, либо меньшее…

Оливия с ненавистью взглянула на Салливана:

— Не суйся в мои дела, барон!

Салливан ответил невозмутимой улыбкой и легким ироничным поклоном.

В этот момент в бар заглянула синьора Джаннелли. Кивнув Оливии и Лестеру, она вернулась к стойке портье.

Через пару минут вошел Эдвард и, увидев Оливию и Салливана, направился к ним.

— Не сыграть ли нам, профессор? — Салливан тасовал колоду.

— Благодарю. Не в этот раз. Мне надо подняться в номер и прочитать вот это. — Он повертел в руках небольшую книгу. — Я, собственно, к тебе, Оливия, чтобы сообщить — сумка нашлась!

— Вот как? Прекрасно! — Глаза Оливии тревожно всматривались в лицо Эдварда.

— И ничего не пропало.

— Стоит, наверное, спрятать ее понадежнее.

— А теперь-то зачем? — вмешался Салливан. — Раз воры вернули сумку, значит, она не представляет для них никакого интереса.

— Верно. — Эдвард взглянул на Салливана. — Я тоже так думаю.

— Если только само по себе возвращение сумки не является частью какого-то плана…

Оливия дернула плечом:

— Что ты имеешь в виду? Не темни.

— Ничего. Так, мысли… — Барон посмотрел на Эдварда. — А теперь, когда сумка нашлась, что вы собираетесь делать?

— Хочу приобрести одну картину.

— Прекрасное решение, — мрачно заметил Салливан. — Наилучший способ вкладывать деньги.

Оливия допила очередной коктейль.

— Эдвард, дорогой, я думала, тебя интересуют только медальоны.

— Медальоны, картины и старинные легенды. — Эдвард пристально смотрел на Салливана. — Легенды о потустороннем мире, которые могут быть как-то связаны с моим интересом к Байрону. Байрон верил в магию.

— А ты по-прежнему не веришь, да? — осторожно поинтересовалась Оливия.

— Видишь ли, как любой истинный литературовед, я обязан стараться видеть мир глазами автора. А Байрон был человеком в высшей степени суеверным. Он верил в амулеты, в магию, в привидения… Он клялся, будто в детстве к нему несколько раз являлся призрак монаха в капюшоне.

— А ты… — Оливия робко улыбнулась. — Твоя прекрасная колдунья больше не являлась тебе?

— Нет. И я уже соскучился. — Эдварду хотелось все свести к шутке.

— Знаешь, Лестер, у Эдварда тут, в Риме, есть подруга. Таинственная подруга, которая никому, кроме него, не хочет показываться…

Салливан перебил ее:

— И как долго вы еще пробудете в Риме, профессор?

— По крайней мере до тридцатого марта. Вечером тридцатого я должен прочитать лекцию. А в чем, собственно, дело?

— Так… Я все еще думаю об этой истории с сумкой… — Он помолчал, тасуя колоду. Потом продолжил: — В детстве я обожал истории про пиратов. В них действие всегда вертелось вокруг карты какого-нибудь острова, на которой крестиком обозначено место, где спрятано сокровище. Задача была — отыскать этот остров. Вот и я, простите мою назойливость, хотел бы узнать, о чем вы беседовали с князем Анкизи?

— Разговор шел исключительно на литературные темы. У старого джентльмена, похоже, хобби — изучение культуры.

Лицо Салливана помрачнело.

— Он сумасшедший. Я хорошо знаю этого старого черта. И уверяю вас — в своем безумии он может зайти очень далеко.

Эдвард хотел было ответить, но удержался, так как в это время синьора Джаннелли вошла в бар и что-то сказала бармену.

Когда она ушла, Эдвард обратился к Салливану: