Римский орел

Варвары прибавили шагу, и очень скоро их безоружные соплеменники остались одни. Катон никак не мог заставить себя поверить глазам и пребывал в абсолютнейшем замешательстве, пока его уши не уловили знакомый сигнал. В рассветном воздухе прозвучало пение горна, и через гребень холма перевалила колонна, ведомая конниками в красных плащах и увенчанных гребнями шлемах.

Веспасиан дал легиону команду выступить ночью, не дожидаясь гонцов.

ГЛАВА 14

Заслышав разнесшийся по всему больничному коридору звук колокольчика, дежурный санитар приглушенно выругался. Раненый вел себя совершенно невыносимо. То вина ему подай, то еды, то отправь кому-то там сообщение, то измени положение больной ноги, а через минуту верни ее снова на место. Беда в том, что этот хренов сучок был центурионом, то есть, на настоящий момент, самой большой шишкой в госпитале, не считая хирурга. Спрятать бы эту его погремушку подальше, но тоже нельзя, колокольчик положен этому типу по чину. Колокольчик, отдельная палата и индивидуальное внимание дежурного санитара. Простым солдатам таких привилегий не полагалось. Они полеживали себе в тесных клетушках, по пять, а то и по шесть человек, ели, когда дают, никому не надоедали, не ныли. Прикованных к постели обеспечивали горшками, которые выносили лишь трижды в сутки, а этот зануда опять, наверное, обосрался, вот и трезвонит теперь почем зря.

Макрон, и впрямь облегчившийся в утку, лежал на ней, хмуро разглядывая потолок. Рана его была рваной, глубокой, сильно загрязнилась и могла оказаться фатальной, не догадайся он наложить на ногу жгут. Врач после чистки и обработки зашил ее, но оставил отверстие для выхода гноя. Макрону было велено оставаться в постели, пока дело не пойдет на поправку, в ответ же на поток брани хирург с невозмутимой улыбкой заявил, что его подопечный не единственный центурион в легионе и что какое-то время упомянутый легион как-нибудь без него обойдется, а потом, полюбовавшись еще раз своей работой, ушел. У него не было времени на болтовню. Его помощи ждали десятки парней, которым не повезло в заварушке. Большинство раненых он поставил на ноги за пару дней, кое-кто, правда, отправился на тот свет, несмотря на все старания персонала, остальные хотя и нуждались в уходе, но постепенно выкарабкивались из критического состояния, так что все, можно сказать, шло хорошо. А по-настоящему радовало то, что все пациенты в палатах были свои. Варвары, убегая, добили своих потерявших способность двигаться сотоварищей, благодаря чему госпиталь был избавлен от возни с грязными, дурно пахнущими дикарями.

Зато те кишели теперь в поселении, лепившемся к крепости, ведь варварская деревня была целиком спалена. Счастливчикам удавалось выпросить прибежище у родственников, ранее презираемых как римских прихвостней, а теперь бравших за то реванш. Менее везучим предстояло зазимовать в наспех сооружавшихся вокруг лагеря примитивных шалашах и землянках. Было очевидно, что очень не многие из них доживут до весны, ибо ни на сочувствие легионеров, ни на сострадание соплеменников этим людям рассчитывать не приходилось. Первые были злы на них за мятеж, вторые — за возросшую подозрительность римлян, сильно портящую их привольное бытие.

Колокольчик прозвенел снова, на сей раз громче, и санитар, вразвалочку направлявшийся к офицерским палатам, невольно ускорил шаг.

— Ну ты, увалень, пошевеливайся! — проревел Макрон. — Мне что, сто лет тут махать этой штукой?

— Прошу прошения за задержку, командир, — извинился санитар. — Дело в том, что один из наших раненых при смерти и я хочу проследить за вещами покойного. Чтобы они достались его друзьям, а не кому-то еще.

— А они их получат?

— Да уж конечно. Мы с ребятами позаботимся, чтобы его пожитки были отданы кому следует.

— Небось лишь после того, как заберете свою долю.

— Конечно, командир.

— Стервятники хреновы.

— Стервятники? — Санитар обиженно покачал головой. — Это всего лишь привилегия нашей службы. Итак, что угодно центуриону?

— Убери это, — Макрон выдернул из-под задницы утку. — И прибавь огня. Здесь что-то холодновато.

— Есть, командир. — Санитар кивнул, осторожно взял утку и поставил на низенький столик. — Сегодня славный денек, командир. Безветренный, ясный.

— Ну-ну. Но все равно здесь очень зябко.

— Вовсе нет, командир. Просто тут хорошо проветрено. Это полезно.

— Какая может быть польза от этакой холодрыги? Я тут загнусь от нее — вот и все.

«Вот хорошо бы», — подумал про себя санитар, однако спорить не стал, а подбросил в очаг щепок, разворошил уголья и даже на них подул. Слабые язычки пламени вяло зашевелились.

— Вот, другое дело. А теперь унеси от меня этот горшок.

— Есть, командир.

Санитар забрал утку и направился к двери, возле которой его чуть не сбил с ног влетевший в палату Катон. Однако дежурный, явив чудеса гибкости, сумел увернуться от столкновения и, не пролив ни капельки офицерской мочи, выскользнул в коридор.

Катон подошел к койке.

— Рад видеть тебя, командир.

— Ага, рад. Выбрался раз в три дня, вот и вся твоя радость.

— Так ведь дел-то невпроворот, командир. Как нога?