Конечно, я не помню богослужения, тем паче что оно шло не по-русски. Но храмовая торжественность самого крупного в мире собора Святого Петра, но атласно-белые одежды Папы и его кардиналов, вершащих службу на алтаре, но мерцание свечей и люстр, но торжественная музыка органа, но молитвенный шепот нескольких тысяч людей, но золотые росписи купола и кивория, но статуя святого Петра, но «Пьета» Микеланджело, но еврейские лики моих предков – апостолов Христа – все это плыло над нами, надо мной и Инной, осеняя нас и венчая каким-то надвечным венчанием и благословением.
Инна взяла меня за руку и сжала мне пальцы.
Есть ситуации, когда слова излишни.
Я ответил ей тем же пожатием, и этот короткий жест говорил больше, чем любые признания, обещания, клятвы. Он говорил, что, будь у каждого из нас сколько угодно жен, мужей, любовниц и любовников, мы останемся теми, кем мы стоим сейчас перед Ним, – мы останемся
Так, двое в едином, рука в руке, мы вернулись в Ладисполи затемно, последней электричкой. По дороге мы остановились у моего нового дома, я открыл дверь и повел ее вверх по лестнице.
– Нет! – вдруг сказала Инна. – Ты что? Там же твои соседи!
Я обнял ее:
– Не важно, они уже спят…
– Ты с ума сошел! Нет, я должна идти домой!
Мои руки расстегнули ее плащ и нырнули прямо к телу…
– Нет! Нельзя! Я не могу! Отпусти меня! – В ее голосе вдруг зазвучало столько злости, что я тут же и отпустил ее. Она застегнула плащ. – Пошли.
– Пошли, – сказал я со вздохом и проводил ее домой.
Нет, мы не поссорились в этот вечер, отнюдь. По-моему, ссоры уже значительно ниже нас. Какие могут быть ссоры, если мы второй раз играем этот роман?
Мы вошли в ее подъезд, я поцеловал ее, и, похоже, это могло произойти прямо здесь, в подъезде – так страстно она рванулась ко мне всем телом и так сильно вжался ее лобок в мои чресла. Но тут скрипнула чья-то дверь на втором этаже, вспыхнул свет на лестнице, и мы отпрянули друг от друга.
Наши родные любознательные эмигранты интересовались, не воры ли зашли к ним в дом.
Мы с Инной поднялись на третий этаж, и я сдал ее мужу – непорочную.