— Вот и хорошо! Вот и ладно! — одобрительно качнув головой, промолвила гостья.
Обед тою порой был готов. Хозяин придвинул к огню небольшой стол, выложил на него из котелка уварившийся картофель, поставил солонку и, разломив пополам свой последний кусок хлеба, сказал старухе:
— Ешь, бабушка!
Та съела одну картофелину и отломила от куска несколько крошечек.
— Ешь! — угощал ее хозяин.
— Сыта! Спасибо, добрый человек! Старухе немного надо…
Когда стол был убран, Ринальд подкинул валежника на очаг, и огонек весело затрещал, беглым, красноватым светом озаряя убогую лачугу. Старуха подняла свою клюку, оперлась на нее и, выпрямившись, сказала Ринальду:
— Ты пустил старуху обогреться и накормил… Я хочу отблагодарить тебя… Скажи, чего ты желаешь, — и исполнятся все твои желанья!
— Ты кто ж такая? Уж не фея ли? — спросил Ринальд, с улыбкой посмотрев на свою неказистую гостью. — Я знаю, что феи в старину водились, но те феи были молоды, красивы, являлись людям в блестящем одеянье и с волшебным жезлом в руке…
— Ты хочешь сказать, что я не похожа на тех фей; что я стара и не нарядна, и в руке у меня дрянная клюка вместо волшебной палочки… — перебила его собеседница. — Почем же знать, голубчик! Может быть, и феи бывают разные… Прежде бывали молодые да красивые, а ныне они, может быть, старые да безобразные…
Старуха усмехнулась. Ринальд внимательно посмотрел на нее, на ее выпрямившийся стан и на серьезное лицо. И вдруг припомнились ему слышанные в детстве от матери песенки и сказки про добрых и злых духов, да про волшебниц; ожила в нем на мгновенье прежняя детская вера в чудеса, — сердце его ёкнуло и сильно забилось. А что, если в самом деле эта безобразная, беззубая старуха в грязном лохмотье — какая-нибудь могущественная волшебница? Ведь мало ли чего не бывает на свете! А что, если она каким-нибудь таинственным образом подслушала жалобы Ринальда на его злую долю — и явилась к нему на помощь в виде этой отвратительной старухи? И Ринальд подумал: «А что, если она в состоянии вдруг превратить меня в принца! Ринальд, каменщик — принц, чорт возьми!..» Было отчего сильно забиться сердцу и закружиться бедной голове!
— Ну, скажи же мне: чего ты желаешь? — повторила старуха, не сводя с него пытливых старческих глаз.
Ринальд не мог удержаться от охватившей его веселости и, ударив себя рукой по колену, вскричал:
— Ну! Я хочу быть счастливым!
— Счастливым! — как эхо пробормотала старуха. — Все хотят быть счастливыми, но не все, дружок, одинаково понимают счастье. Скажи толком: чего именно желаешь ты?
Ринальд на минуту задумался и смотрел на огонек, перебегавший по валежнику. Когда догоравшая ветка падала вниз, золотистые искры взлетали над очагом… Старуха терпеливо ждала, опираясь на клюку своими костлявыми руками и уткнувшись в них подбородком. Задумчиво смотрела она на Ринальда из-под косматых, седых бровей.
В лачужке было тихо, так тихо, что даже норой был слышен легкий шорох, когда хлопья снега, наносимые ветром, ударялись в окно. И вот посреди этого безмолвия Ринальд заговорил:
— Я хочу жить долго-долго, лет сто или более, и хочу быть постоянно здоровым, сильным.
— Так! — поддакнула старуха, качнув головой.
— Я хочу быть всегда сытым, и чтобы всегда были у меня самые вкусные кушанья и самое лучшее, дорогое вино…
— Так! — опять поддакнула старуха.
— Я хочу жить в хорошем, большом, светлом доме — вроде королевского дворца, и чтобы люди прислуживали мне… Я хочу, чтобы у меня были самые нарядные платья — вроде тех, какие я видал на знатных господах…
Старуха утвердительно кивнула головой.
— Я хочу, чтобы у меня все было, что есть у самого богатого человека на свете… — продолжал Ринальд, стараясь выговорить себе как можно более всяких благ и в то же время опасаясь, как бы чего-нибудь не упустить из вида. — Я хочу, чтобы мне не нужно было работать… Захочу — поработаю, а не захочу, — гулять пойду, или лягу спать, или просто буду лежать и глазеть на потолок… А для того нужно, чтобы у меня было денег много-много…
Старуха только поддакивала.
— Я хочу быстро научиться всему, чему бы я ни вздумал учиться…
Ринальд запнулся и задумчиво посмотрел на уголья, догоравшие на очаге.
— Ну, что ж еще? — спросила старуха.
Ринальд беспокойно заворочался на своем деревянном обрубке и, продолжая смотреть на красные и золотистые искры, перебегавшие по угольям, тер себе лоб. Он ужасно боялся, как бы ему не позабыть какого-нибудь желанья. От волнения даже пот выступил у него на лбу и на висках. Наконец, он поднял голову и, растерянно посмотрев на гостью, с неуверенностью прошептал:
— Пусть бы все желания мои исполнялись!
— Ого-го! Уж не слишком ли будет много? — с улыбкой сказала та. — Нет! Это уж не в нашей власти… Впрочем, скажи мне: твои желания не касаются других? Теперь ты думаешь и говоришь только о себе — о себе одном, или имеешь в виду еще кого-нибудь, кроме себя?
— Нет, нет! Я говорю только о себе и больше ни о ком… Я желаю только для себя… поспешно вскричал Ринальд, словно испугавшись, что его хотят заставить поделиться с кем-то его счастьем и тем уменьшить его долю.