Ринг за колючей проволокой

— Не раньше, чем через три-четыре дня. У меня нет даже бланков.

— Но ты постарайся. Встретимся у меня — в отделении тяжелобольных.

А полчаса назад Пайкс успешно изъял из сейфа бланки больничных листов. Сотня новеньких розовых бумажек, хрустящих, как пачка денег, приятно оттягивала карман полосатых брюк. Впрочем, в Бухенвальде шонинги ценились дороже денег. Каждая такая бумажка являлась драгоценностью: освобождала ее обладателя от каменоломни, где жизнь узников зависела от настроения надсмотрщиков, давала право остаться в лагере, давала короткий отдых.

Теперь нужно было сделать главное: выждать удобный момент, когда майор Говен отлучится, незаметно проникнуть в его кабинет и проштамповать больничные листки. Но, судя по всему, главный врач не собирается покидать кабинета. Старший санитар уже дважды заглядывал к доктору и оба раза видел одно и то же: Говен писал. Очевидно, он работал над своей докторской диссертацией. Такие часы бывали редкими, ибо обычно майор большую часть дня проводил то в патологической лаборатории, то в экспериментальном отделении, где испытывались новые препараты, или просиживал у химиков и биологов, строго контролируя производство высокоэффективной сыворотки против сыпного тифа. Ее делали из крови заключенных. Заказы на сыворотку резка возрастали. Особенно много ее отправляли на Восточный фронт. Судя по этому, в частях «победоносной» армии фюрера свирепствовала эпидемия тифа.

Сейчас биологи подготовили к отправке новую партию сыворотки. Оставалось только заполнить соответствующие документы. Эту процедуру всегда выполнял сам Говен. После получения выговора он стал подозрительным и не доверял своим помощникам.

Пайкс дважды докладывал Говену о том, что ампулы упакованы и готовы к отправке, но тот не торопился уходить. Он писал.

Пайксу ничего не оставалось, как ждать. Ждать удобного случая. И он, чтобы не привлекать к себе внимания эсэсовцев, которые шныряли по институту, занялся переписыванием в толстый журнал сведений о наличии больных, состоянии их здоровья и о числе умерших.

Вдруг раздался телефонный звонок. Пайкс снял трубку. Адъютант коменданта лагеря Бунгеллер — Пайкс узнал его низкий грудной голос — спрашивал Говена.

— Доктор Говен очень занят.

— Срочно передай доктору, что его вызывает штандартенфюрер Карл Кох. Пусть сейчас же, слышишь, болван, сейчас же явится к коменданту.

— Будет исполнено.

Пайкс отложил в сторону ручку, спрятал в ящик стола журнал учета и в третий раз решительно открыл — массивную дверь кабинета.

— Доктор Говен!

— В чем дело?

Говен в белом халате, надетом поверх офицерского мундира, не сидел, как несколько минут назад за письменным столом, а стоял спиною к дверям и, опершись руками о стену, смотрел в маленькое потайное окошко. Об окошке Пайкс ничего не знал. Это было для старшего санитара открытием. Он и не подозревал, что, сидя в кабинете, можно следить за работой в соседней специальной камере.

— Карл, вы же знаете, — голос майора звучал раздраженно, — что в эти часы я никого не принимаю!

— Герр майор, вас вызывает штандартенфюрер Карл Кох.

— Хорошо.

Говен продолжал смотреть в маленькое окошко. Его круглые желтоватые, как яйца черепахи, глаза блестели, а по толстым губам блуждала самодовольная улыбка.

— Доктор!

— Ну? — майор резко повернулся. — Что еще?

— Унтерштурмфюрер Бунгеллер требует, чтобы вы явились немедленно.

— Хорошо. Можете идти.

— Слушаюсь!

Выйдя из кабинета, старший санитар услышал, как Говен звонил по телефону, долго что-то горячо доказывал, а потом бросил трубку.

За время пребывания в Гигиеническом институте Пайкс хорошо изучил характер своего начальника. Когда у Говена появлялось хорошее настроение, он называл старшего санитара своим помощником, именовал его по фамилии и даже похлопывал по плечу. В обычные дни майор ходил с безразличным выражением на совином лице и называл Пайкса «санитаром»: «Санитар, сходи за анализами», «Санитар, проведи операцию легких» и т. д. Но в дни, когда жидкие брови майора хмурились, а уголки губ угрожающе опускались, Пайкс старался не попадаться ему на глаза. Говен не ругался, как другие, не бил, не оскорблял. Нет, он действовал. Каждого, кто ему в это время был не по душе, Говен отправлял в крематорий. К счастью узников, работавших в институте, такие дни выпадали редко.

Послышалось щелканье замка: Говен запирал ящики стола и сейфа. Через несколько минут он вышел. Пайкс вскочил с места и застыл, вытянув по швам руки.

— Пайкс, я вчера отправил в лабораторию мокроту сорока «кроликов». — Кроликами Говен называл подопытных заключенных. Майор быстро снял халат и бросил на руки старшего санитара. — Чтоб к моему приходу на столе лежали анализы.

— Будет исполнено, герр майор.

Проводив глазами Говена, Пайкс повесил халат на вешалку и взглянул в окно. Майор быстро шел к главным воротам концлагеря, за которыми в эсэсовском городке находилась резиденция коменданта.