Ринг за колючей проволокой

— Да, — утвердительно кивнул Олесс, — ив придачу два билета в публичный дом.

Они ударили по рукам.

И ночью, в предрассветном густом тумане, свинья с черным хвостиком исчезла из эсэсовского свинарника и очутилась в дальней комнате двенадцатого блока. А утром после всеобщей проверки два дюжих бандита чуть ли не силком привели упиравшегося узника, бывшего в недавнем прошлом поваром в одном из баров Берлина. Повару показали неразделанную тушу, дали трех помощников и велели «сварганить самое объедательное».

Этой же ночью бандит Гроельц совершил отчаянный, по общему мнению бандитов, «наскок»: мюнхенский вор отмычкой открыл дверь секретного блока патологии и «очистил» подготовленный к отправке стенд заспиртованных частей человеческого организма. Гроельц унес пятилитровый стеклянный сосуд. Правда, орудовать ему пришлось в полной темноте, и это лишило его элементарной возможности выбора. Действовать приходилось на ощупь, не интересуясь тем, что именно заспиртовано в банке. Гроельц заботился только об одном — взять сосуд покрупнее.

Когда же наступило утро и Гроельц, наконец, рассмотрел содержимое сосуда, он пришел в бешенство. Судьба явно насмеялась над ним.

— Сволочи, всякою дрянью спирт мутят!

Гроельц стал разбирать надпись. Мюнхенский вор когда-то в детстве посещал школу. Он прочел длинную мудреную фразу и понял только два слова — «система» и «трубы». Бандит почесал затылок. Надпись, по его мнению, явно противоречила содержимому.

Но его сомнения развеял староста лагеря.

— Дубина, буквы не знаешь? Написано ясно: «Фаллопиевы трубы». — Олесс прочел по слогам и ткнул корявым ногтем в слово «трубы». — Гм… Фаллопиевы это, должно быть, фамилия. Наплевать! Ну, а трубы… где у человека бывают трубы?

Гроельц вылупил глаза, не решаясь даже моргнуть. Он никак не мог сообразить: где же у человека могут быть трубы?

А Олесс уже вошел в роль проповедника, несущего науку в массы.

— Попробуем объяснить проще. Чем ты, мировой взломщик Гроельц, дышишь?

Бандит сразу схватился за собственный кадык.

— В самом деле, черт возьми, тут действительно, кажется, труба!.. Но она что-то не похожа на ту… Шире…

— А ты сам, дурак, похож на Фаллопиева? Тот, может, доходяга был, глист… А ты вон какой! Крокодил.

И Олесс, удовлетворенный результатом научно обоснованной консультации, перешел на деловой тон:

— Все ясно, и нечего философию разводить. Выкидывай к чертям кишки!

Пирушка, устроенная следующей ночью, удалась на славу. Бандиты веселились до утра. Дежурные полицейские — Олесс позаботился, чтобы на внутренних постах оказались его сообщники — изредка забегали в двенадцатый блок и, пропустив стаканчик спирта, разбавленного водой, уходили в сырую мглу. Туман, словно мокрое одеяло, лежал над Бухенвальдом.

Изрядно выпивший Трумпф ударил кулаком по столу:

— Парни! Какой-то скелет побеждает нашего чемпиона… немецкого! А мы… мы спокойно на это смотрим!

После знакомства с кулаками Андрея Бурзенко Трумпф возненавидел русского боксера и ждал удобного случая, чтобы отомстить.

Трумпф, шатаясь, направился к Олессу:

— Староста! Мои «буйволы» сегодня «сработают» русского боксмайстера… как эту свинку. Под ребрышко… тык — и готово! Ни одна душа не узнает…

Олесс еще не совсем опьянел. Он вспомнил слова Тимана: «За каждого политического — двух зеленых…»

— Дубина! «Сработаешь» на свою шею. Не забывай, что он политический.

— Ну и что? — Трумпф, сопя, двинулся к старосте. — Мало мы их били?

— Бей. Только боксом. Кто тебе не дает? А если не можешь, не суйся.

— Не суйся?! — переспросил Трумпф, и глаза его стали наливаться кровью. — Не суйся?! Так ты, старая коряга, продался политикам?!

И Трумпф хотел схватить старосту за лацкан пиджака. Но не успел. Олесс мгновенно ускользнул от цепких лап уголовника: На помощь старосте бросились несколько зеленых. Но Олесс опередил всех. Он выхватил из кармана длинный острый нож и приставил его к горлу Трумпфа:

— Не шевелись! Проткну трубу.

Зеленые замерли. Каждый знал, что если староста вынимает нож, то не жди пощады. В такие минуты лучше убраться подальше. Разъяренный Олесс выдавал сполна не только обидчику, но и тем, кто когда-то чем-то ему насолил. Он был жесток и беспощаден.

Трумпф глотнул слюну:

— Режь, старая коряга… Если ты продался политикам, — режь!

Олесс рывком отбросил нож.

— Дубина!

Маленький Шульц поднял нож и услужливо подал его Олессу. Лицо старосты стало по-прежнему непроницаемо спокойным.

— Не твоими руками убивать таких. За это возьмусь я. Лагерфюрер Густ приложит свою руку, и русский боксер пойдет в «люфт».

Олесс кивнул в сторону крематория, труба которого была видна в окно.

Пирушка продолжалась.

* * *

Незадолго до рассвета надрывно взвыли сирены, зарявкали репродукторы. По лагерю забегали эсэсовцы и лагерные полицейские.

— Хераус! Подъем! Выходи строиться!

Палки запрыгали по спинам и головам узников. Проклиная все на свете, заключенные вскакивали со своих мест и, накидывая полосатые куртки на потные спины, бежали строиться. Андрей, чертыхаясь, спешил со всеми.