Через два дня после отъезда Рингильды Борнговед залился солнцем. Стоял теплый день в первых числах сентября, напоминающий летний день. На площади перед церковью Св. Висцелина стояла сплошная толпа народа, голова к голове, так что нельзя бы было еще одному человеку в нее пройти. Рыцарь Эйлард стоял у самой церкви. Издали слышен был похоронный марш. Все завидели процессию, духовенство с архиепископом Андреасом во главе, герцогиню в монашеском одеянии, брата ее герцога фон Люнебург. Рингильду вели монахини. Она была вся в белом, на голове у нее было надето покрывало, в руках свеча из раскаленного железа. Отец Хрисанф шел рядом с ней, у него был крест в руке. Рингильда была бледна, как смерть, но, увидав Эйларда, улыбнулась ему.
Процессия взошла в церковь. Эйлард, измученный страданиями, бросился ей на встречу; но монахи заперли перед ним дверь, и он почти без чувств опустился на землю у портала. Герцогиня смотрела на него с ненавистью.
Вдали все время слышно было пение монахинь.
В церкви Рингильда бестрепетной рукой держала раскаленное железо; но свеча вдруг сломалась и обожгла ей грудь.
Она закричала. Это был предсмертный крик.
— Пустите меня в церковь, — молил монахов Эйлард. — Я слышу крик, Рингильда умирает!
Но вдруг дверь в церковь отворилась, Рингильда выбежала оттуда и бездыханная упала в объятия Эйларда.
Народ толпою подошел к ним и окружил их.
— Уснула на веки, дитя мое! Мертва, безжизненна, безгласна! — стонал Эйлард. — Рингильды больше нет, Рингильда умерла!
Он подошел к архиепископу и сказал ему:
— Прошу оставить меня здесь наедине с телом моей невесты. Зрелище кончилось, прикажите толпе разойтись. Им больше нечего здесь делать!
Герцогиня с улыбкой на устах гордо прошла мимо Эйларда, не глядя на безжизненное тело своей жертвы.
Музыка органа еще слышалась в отдалении, и народ мало-помалу стал покидать площадь.
Dominus Эйлард не проронил ни одной слезы. Видно было, что он решил вскоре последовать за Рингильдой, так или иначе. Он простер руку к небу и сказал:
— Прощай, дорогое солнце, звезды небесные. Прощайте, леса, поля и нивы. Прощайте, все Божия создания, я сердцем уже покинул ваш мир и стремлюсь туда, где живет теперь моя Рингильда.
Dominus Эйлард отошел от трупа своей невесты и позвонил в монастырский колокол.
Несколько монахов вышли из келии.
— Где же Хрисанф?
— Разве ты не видишь, что он плачет над мертвой?
— Хрисанф, снесем ее в твой сад, храни, ходи ее могилу! Пусть из тела ее вырастут чудные душистые фиалки, которых она так любила.
Монахи и Хрисанф принесли носилки и положили на них тело Рингильды. Рыцарь поцеловал Хрисанфа и сказал ему: «Не забывай Альберта и моего сына».
Герцог Оттон фон Люнебург давно наблюдал, не замеченный, за группою людей, стоявших близь тела Рингильды.
Видя, что Эйлард собирается уходить, он тихонько приблизился к нему и положил ему руку на плечо, молча и с грустью глядя ему в глаза.
— Ах! Оттон это ты! Я хотел послать за тобой. Окажи мне последнюю услугу! Нам нужно драться! За твою сестру я должен вызвать тебя на поединок!
— Я сознаю, что это для тебя необходимо. Я к твоим услугам.
Оба встали в позицию и сразились на шпагах.
Видно было, что герцог фон Люнебург щадил своего друга; Эйлард хотел сам расстаться с жизнью, потому не парировал ударов своего друга; а ожидал с нетерпением, когда герцог вонзит ему шпагу в грудь.
Поединок продолжался долго.
— Однако ты не особенно ловок, — сказал Эйлард. — Я это узнаю только теперь. Смелее, друг Оттон, я устал.
И наскочив на шпагу своего противника, сказал:
— Последним твоим ударом я доволен! Прощай, благодарю тебя за дружбу, милый неизменный товарищ. Скажи Хрисанфу, чтобы похоронил меня в монастыре св. Вицелина. Как хорошо, что сердце не будет больше страдать! Так хорошо на душе и мирно. Моя невеста ушла отсюда, и жених должен за ней следовать! Скажи твоей сестре, что я простил ей смерть моей невесты!
Эйлард испустил свой дух.
Герцог фон Люнебург зарыдал. Он долго стоял на коленях перед телом своего друга, вспоминая их обоюдную жизнь, его благородное и доблестное сердце.
Он так или иначе хотел уйти от жизни. Герцог Оттон воскликнул: «Я велю передать ей твой слова, но она мне больше не сестра. Я ее никогда не увижу».
Отец Хрисанф стоял над телами своих друзей и молился, перебирая четки. Ему казалось, что Рингильда не могла умереть, полная жизни и силы. Все прошлое этой молодой девушки принадлежала ему. Он ее воспитывал и, цветя близь него, она и на него распространяла благоухание своей молодости, своей свежести, своей живости, с ее серебристым как колокольчик голосом, с ее поэзиею и наивностью. И жизнь этой девушки вдруг прекратилась. «Господи! зачем Ты меня не взял к себе, вместо нее! Я знаю зачем, потому что я должен еще страдать на земле! Я еще не достоин вечного блаженства!»
И он целовал и утешал мальчика, говоря ему: