Ринордийский цикл. Книга 1. Идол

Тень была крылата. Что бы это ни значило: просто огромные тёмные крылья захватывали небо вокруг – всё ночное небо вместе со звёздами и тонкими слабенькими облаками.

Тень нависала, простирая свои крылья, и в этом чудилась угроза. Важнейший вопрос, ответ на который очень пригодился бы сейчас, – живое ли это. «Скорее всего, нет, – предположил Лунев, всматриваясь в место, которому должно было оказаться лицом, – иначе я просто не знаю, что это может быть, одним словом, крайне маловероятно». Скорее всего, нет там ни глаз, ни рта, ничего другого – одни только игрища воображения. Но если всё-таки есть?

Если там, за темнотой – глаза? Глядят? Прямо сейчас глядят на него?

Что если угроза не чудится?

Он не хотел, всмотревшись туда, различить желтоватый блеск радужек. Поэтому отступил на шаг, и ещё на шаг, и ещё на шаг. Обошёл тень сбоку. Если там было лицо, оно сейчас повёрнуто не к нему.

Тень не шевелилась. На свой страх и риск Лунев предположил, что объект этот неодушевлённый, и, надеясь, что это действительно так, поспешил дальше по дороге.

Не побежал, нет. Бежать смысла не было в любом случае. Если тень сорвётся с места и бросится за ним («А она это сделает! – закричал паникёр внутри. – Обязательно так и будет!»), убежать он всё равно не успеет.

Но уйти, уйти бы надо побыстрее, пройти эту длинную улицу, оставить её позади, как можно дальше, потому что пока там, у него за спиной, в воздухе висит тень, ещё ничего не решено, ещё безопасность его под вопросом, ещё всё способно разрушиться без возврата, потому что он очень хорошо может представить себе смотрящий ему в спину прожигающий взгляд и мгновенный прыжок-полёт вслед за добычей.

Этого всего не будет, ну правда же, не будет. Лунев шагал торопливо, не оглядываясь, между двух рядов потускневших фонарей и твердил себе: ничего не будет, не будет.

4.

Лунев включил свет в прихожей и несколько секунд осматривался, чтобы с удивлением убедиться, что это действительно та самая прихожая и та самая квартира. Входы в комнаты – прямо впереди, направо и налево, за угол. Зеркало на ворсистой стене. Деревянная этажерка под ним. Жёлтый свет. Да, всё так. Он видел уже это, вроде бы так давно, но совсем недавно. Как будто и не уходил, так привычно. Непрерывно. Он отвернулся повесить плащ в стенной шкаф.

– Лёша, ну где ты был так долго?

Он развернулся, с упорным непониманием оглядывая женщину. Она, по-детски поджав губы, продолжила:

– Ты сказал мне, что прилетаешь утром, почему дома ты появляешься за полночь?

– Прости, – пробормотал он и прошёл мимо неё в комнаты. Машенька, постояв, последовала за ним.

– Нет, ну что же это, тебя два года не было дома, и когда, наконец, ты прилетаешь, проходит целый день прежде, чем я могу тебя увидеть. Лёша, объясни, пожалуйста, где ты был?

Пропуская слова мимо ушей (голос Машеньки не казался ему существующим, как и вся Машенька), он пристально всматривался в узоры стареньких обоев на стенах, неровный ворс ковров на полу, складки занавесок по бокам окон. Он постепенно укладывал в своей голове, что именно из этой квартиры он вышел два года назад с чемоданом и билетами на самолёт, который унёс его в долгое путешествие по западным странам. С этой квартиры начался бесконечный ряд гостиничных номеров и купе поездов, городов между дорогами, которые он исколесил в погоне за вдохновением. И вот – будто бы ничего не было.

– Где ты был, скажи мне, – повторила Машенька.

– На работе, – рассеянно отозвался он. Признать настоящей эту маленькую светловолосую женщину в детском халатике у него не получалось. Да, конечно, это Машенька, его жена, и да, конечно, она должна существовать где-то, отдельно от творческих встреч, ночей напряжённой работы над стихами и путешествий по загранице. Но если она, живая и настоящая, в эту минуту стоит перед ним, то где было всё то? И если Машенька действительно существует, то кто такой поэт Алексей Лунев? Есть ли он вообще?

– На работе! – повторила Машенька. – Это когда я жду тебя! Ты меня совсем не любишь.

– Я тебя люблю, – не согласился Лунев: это ведь было правдой и за истинность сего факта казалось необходимым вступиться. Двоящаяся реальность дёрнулась, сошлась воедино: он существовал, да, и существовала также Машенька. Она обитала в его квартире и встречала каждый раз, когда он возвращался домой. Он просто забыл, что так всегда и было.

От последнего заявления Машенька как будто сразу подобрела и успокоилась.

– Ты голодный? – спросила она.

– Нет. Спасибо.

– Понятно… Тогда пойдём спать?

– Извини, мне… надо поработать, – соврал Лунев.

Машенька состроила недовольную рожицу. Лунев чмокнул её в щёку.

– Спокойной ночи.

Она вздохнула:

– Спокойной ночи, – и ушла к себе в спальню.

Лунев же прошёл в свой кабинет. (Ему показалось странным, что он уверенно дошёл туда, помня даже про ступеньку-порог на стыке комнат, и ни разу не сбился по дороге – как будто так и ходил каждый день, как будто и не было вовсе перерыва). Стол и стул в тесном помещении – они даже не покрылись пылью, свет от окна по-прежнему падает на них.