— Для наивного искусства очень неплохо, — похвалил он. — Весьма интересные… линии.
Казначей кивнул. С его точки зрения, рисунки были
Теперь старик рисовал змею. Длинную изогнутую линию.
— Я как-то видел дворец из тех, что строили в своих джунглях тецуманы, — произнес, не отводя глаз от рисунка, декан. — Во всем здании ни грамма известки, а камни так подогнаны друг к другу, что даже ножик не вставишь. Ха, наверное, эти камни — единственное место, куда тецуманы не совали свои ножи, — добавил он. — Странные все-таки были люди. Крупные специалисты в оптовых человеческих жертвоприношениях и какао. Довольно своеобразная, на мой взгляд, комбинация. Сначала угробить пятьдесят тысяч человек, а потом расслабиться за чашечкой горячего шоколада. Прошу прощения, что несколько отошел от темы, просто я когда-то увлекался Тецуманской империей…
Даже Чудакулли опешил, когда декан вдруг взял из руки художника растрепанную на конце веточку и осторожно несколько раз прикоснулся ею к вертикальной каменной поверхности.
— По точке на каждый глаз, — улыбнулся декан, возвращая «кисть».
Художник тоже ему улыбнулся. Точнее, показал зубы. Как и многих других обитателей всевозможных астральных миров, волшебники ставили его в тупик. Их ничем не прошибаемая самоуверенность не имела пределов. Самим своим видом они словно бы говорили: о, то, что мы здесь, это нормально, это правильно, но, пожалуйста, не надо так из-за нас суетиться, занимайтесь, чем занимались, а мы тут пока побродим… А еще у волшебников был такой вид, словно они вот-вот вытащат из кармана классные журналы и примутся расставлять оценки.
За спиной у декана змея, извиваясь, уползла прочь.
— Никто ничего странного не чувствует? — осведомился профессор современного руносложения. — У меня покалывает в пальцах. Где-то поблизости только что творилось волшебство.
Декан поднял с земли почерневшую от огня палочку и выцарапал на камне корявую линию. У художника от такой наглости даже челюсть отвисла.
— Мне кажется, он оскорбился, — произнес Думминг.
— Ерунда! Хороший художник всегда готов учиться у своих старших товарищей, — возразил декан. — Что любопытно: судя по всему, у местных жителей начисто отсутствует представление о перспективе…
«Потому что всякая перспектива — ложь, — подумал (или воспринял чью-то мысль) казначей. — Если я знаю, что пруд круглый, с какой стати мне рисовать овал? Я нарисую его круглым, потому что это правда. Разве моя кисть должна лгать тебе только потому, что мои глаза солгали мне?»
Мысль прозвучала довольно сердито.
— А что ты там рисуешь, декан? — поинтересовался главный философ.
— А ты что, сам не видишь? Птицу, разумеется.
«Но птица должна летать, — произнес голос в голове у казначея. — Где же крылья?»
— Эта птица стоит на земле. И крылья не видны, — произнес декан. И тут же осознал, что ответил на вопрос, который никто не задавал. — Проклятье! Знаете, рисовать на камне труднее, чем может показаться…
«А я
— Какая
— Как по мне, это больше похоже на дурностая, — сообщил главный философ. — И хвост какой-то неправильный.
— Палочка соскользнула.
— К тому же утка должна быть толще, — высказался заведующий кафедрой беспредметных изысканий. — И не пытайся пустить нам пыль в глаза, декан. Когда в последний раз ты видел утку не в обрамлении бобов?
— На прошлой неделе!
— Ну да, подавали жареную утку. В сливовом соусе. Дай-ка палочку…
— Ну вот, теперь у нее три ноги!
— Я
— А теперь послушайте-ка меня, — вмешался Чудакулли. — Я хорошо знаю, как выглядит утка, и то, что вы здесь изобразили, просто смехотворно. Дайте-ка мне сюда…
— Ты его нарисовал не на том конце, к тому же он чересчур большой!
— По-твоему, это клюв?
— Послушайте, из вас троих никто рисовать не умеет. Дайте сюда палочку…
— Художник тоже мне выискался! Ха! И ни к чему выхватывать…
Незримый Университет был построен из камня — настолько из камня, что трудно было сказать, где кончается дикая скала и начинается одомашненный, ручной камень.