Ришелье

И раз уж мы заговорили о характере, то следовало бы сравнить умы наших героев. Быть может, кому-то мое заявление покажется парадоксальным, но я считаю, что Бисмарк был гораздо умнее Ришелье, по крайней мере в том, что касается применения ума.

Блестящий ум Ришелье виден в дошедших до нас характеристиках людей и ситуаций. В его афоризмах заключена политическая мудрость, его теории оправдывают его политические взгляды и цели. Но, читая его труды, размышляя над политическими решениями стоявших перед ним задач, вдруг замечаешь некую узость мысли, по-видимому, неизбежный результат высокой степени сосредоточенности мышления. Ум Бисмарка, по-видимому, обладал большей широтой и мощью.

Перехожу теперь к последнему пункту сравнения двух государственных деятелей прошлого. Я хочу рассмотреть, как долго простояли здания, в закладке и строительстве которых они участвовали.

Наверное, будет очень несправедливо судить о великих людях по такому критерию, как долговечность политических структур, ими созданных. Но что нам, детям праха с нашим эфемерным существованием, еще остается, какую другую меру сравнения мы могли бы найти, если ничего не знаем о вечности? Критерий долговечности — самый для нас подходящий. Вот, например, границы церковных епархий и административных округов остались такими же и по сей день, как и при Диоклетиане; о Цезаре многие слышали, потому что при нем был введен новый календарь; заповеди Магомета по сей день нерушимы от берегов Атлантики до берегов южных морей. Как видите, этот критерий не так уж плох.

На первый взгляд, все, что построено и тем и другим, недолговечно. Абсолютная монархия, фундамент которой был заложен Ришелье, развалилась меньше чем через сто пятьдесят лет, а империя Гогенцоллернов не простояла и шестидесяти лет.

В этом нет ничего удивительного, так всегда бывает. Но работа, проделанная великими людьми, не прошла даром; память о них сохранилась до наших дней.

Трудно сказать, как долго еще будут служить образцом политические принципы Бисмарка, но ясно, что великая война не уничтожила их. Последний Гогенцоллерн бежал из страны после капитуляции и больше уже не вернется, но «рейх» остался. Все его политические принципы — подчинение значительного, но составляющего меньшинство католического населения власти протестантов с центром в Берлине в том числе, — остались такими же, как пятьдесят лет назад.

Главной целью Ришелье было создание единого национального государства. Она была им достигнута, и гибель монархии ничего не изменила по существу.

Итак, пока еще рано говорить о том, что все усилия великих людей были напрасны. Но можно говорить о том, что имеются некие тенденции, которые могут сильно помешать сделанному великими людьми.

Для дела Бисмарка, по-видимому, было бы губительным объединение всех немцев. Конфедеративный союз, включающий австрийцев, швейцарцев, немцев, живущих по Рейну и Верхнему Дунаю, на берегах Балтики, мог бы привести к возрождению немецкой католической культуры, к созданию, по крайней мере, трех центров — на Дунае, на Рейне и на Балтике, — совершенно не зависящих, как теперь, от Берлина. Такой союз мог бы оживить в памяти немцев старые предания о местной системе управления и самостоятельности каждой из областей. Но дело до этого не дошло и, вполне возможно, что не дойдет.

Дело Ришелье могло бы погибнуть, если бы религиозная распря достигла такой остроты, что либо французы забыли о своем национальном единстве, либо католическая культура перестала существовать. Ни то, ни другое не кажется сейчас возможным, но признаки надвигающейся катастрофы налицо.

В последние годы во Франции растет число организаций, члены которых сеют ненависть к католической церкви, утверждая при этом, что они заботятся о финансовой и политической стабильности страны.[2]

Вследствие этого воссоединение Эльзаса с соотечественниками прошло далеко не гладко, и процесс интеграции не закончился до сих пор. Те же самые лица, которые мешают финансовой стабильности страны, выступают за запрет религиозных орденов, прекрасно понимая, что члены орденов неустанно работают над тем, чтобы укрепить и поддержать людей в их вере. Между тем государство через школы пытается искоренить в умах французов остатки католической веры. Хорошо известно, как тесно связана во Франции католическая культура с культурой вообще. Плоды этого разрыва мы уже наблюдаем в архитектуре — появилась масса безобразных зданий — ив произведениях французских писателей, которые все чаще становятся напыщенными и пустыми. Пороки общества, видимые на поверхности, порождаются болезнями, терзающими общество изнутри.

Богиня Немезида поступила бы очень странно, если бы дело и того и другого великого человека погибло, но мы опять могли бы сказать, что ирония истории состоит в разрушении дела великого человека с помощью того самого принципа, которому он служит.

Какому принципу служил Бисмарк, трудясь над созданием «рейха»? Разумеется, объединению Германии. Но если бы оно стало реальностью, то идея Бисмарка была бы забыта навсегда.