Риск

С моей стороны это была не просто вежливость. Может, я и ханжа, но одна мысль о том, что происходило в этой самой постели, наполнила меня отвращением. Я готова была скорее замерзнуть у потухшего камина, чем лечь на ложе, бывшее свидетелем всех этих ужасов.

— Ты не знаешь, у кого бы можно одолжить угля? — с надеждой спросила я.

— Боюсь, что нет, миледи.

— Ну ладно, — решительно промолвила я. — У меня есть домино, Мария. Я согреюсь и так. Не беспокойся обо мне, ложись в кровать и отдыхай. Мы попытаемся застать твоего соседа утром.

Она еще немного поупиралась, но я была непреклонна, и мы обе расположились на ночлег.

Кресло оказалось жестким, а шелковое домино не могло меня согреть, как и полуразодранное платье с короткими рукавами. Всю ночь я тряслась от холода. Не думаю, что кто-нибудь еще так обрадовался восходу солнца, как я в то злосчастное утро.

Ребенок разбудил Марию голодным плачем. Покормив его, она поднялась наверх посмотреть, не пришел ли посыльный. Она вернулась с сухощавым маленьким человечком с отвратительным шрамом на щеке, прихрамывающим на одну ногу.

— Это мой сосед Колин Трегрю, — представила его Мария. — Колин, эта леди — графиня Уинтердейл.

— Мне нужно связаться с человеком по имени Клэвен, мистер Трегрю, — сказала я. — Вы можете оказать мне эту услугу?

— Думаю, да, — осторожно произнес он. — А что я должен ему передать, миледи?

— Просто скажите, что на жену лорда Уинтердейла напали в Воксхолле прошлой ночью и она просит его о помощи — ей необходимо вернуться домой на Гросвенор-сквер.

Маленький человечек оглядел меня с головы до ног острыми темными глазками. На моем домино виднелись следы засохшей крови. Я запахнула полы плаща, чтобы он не заметил, что платье на мне разорвано и грудь почти обнажена. Нос мой покраснел от холода. К тому же из него текло, поскольку я простыла. Меня била дрожь.

— Хорошо, — медленно промолвил он. — Я ему это передам. — Он обернулся к Марии:

— Могу одолжить немного угля перед уходом.

— О, это было бы чудесно! — воскликнула я, уже потеряв надежду когда-нибудь согреться.

Благословенный мистер Трегрю вернулся с обещанным углем, разжег огонь в камине и отправился выполнять мое поручение. Я стояла перед камином, согревая окоченевшие пальцы, а Мария пеленала малыша.

— Обычно я покупаю хлеб на завтрак, — сказала она. — Вы хотите чего-нибудь поесть, миледи?

— Я потеряла ридикюль, когда на меня напали, и не смогу дать тебе денег, Мария, — с сожалением промолвила я. — У тебя хватит на нас двоих?

— Да, если потрачу то, что на завтра оставила, — ответила она.

— Тебе не надо будет заботиться о завтрашнем дне, если поедешь со мной, — пообещала я. — Ступай и купи нам поесть.

Меня уже начинало мутить от голода.

Пока Мария ходила к булочнику, ребенок снова проснулся и заплакал. Я взяла его на руки и принялась расхаживать с ним по комнате, похлопывая его по спинке. Он выпустил газы и успокоился. Я не стала укладывать его в колыбель. Так приятно держать младенца на руках, думала я.

Возможно, когда-нибудь и у меня будет свой малыш.

Мария вернулась, неся хлеб, я положила ребенка в люльку, и мы, встав перед огнем, принялись за свой скудный завтрак.

Хлеб оказался таким черствым, что я еле могла его прожевать.

А вот Мария прекрасно с ним управлялась. Бедняжка уплетала жесткий хлеб, словно это было блюдо с кухни принца-регента. Я притворилась не очень голодной и отдала ей свою порцию. Она сжевала и мой кусок.

Я стояла перед огнем. Мне по-прежнему отчаянно хотелось есть, зато стало гораздо теплее. Тут в дверь постучали.

— Мария, это я, Колин.

Мария отперла дверь, и на пороге возник здоровенный детина, каких мне еще ни разу в жизни не приходилось видеть.

Мистер Трегрю представил незнакомца:

— Это мистер Клэвен. Он пришел встретиться с леди Уинтердейл.

Я выступила вперед.

— Я леди Уинтердейл. Заходите, мистер Клэвен. Я очень благодарна вам, что вы откликнулись на мою просьбу.

Гигант пригнул голову и протиснулся в комнату, которая сразу словно бы уменьшилась наполовину. Плечи у него были шириной в размах моих рук, а ростом он был не меньше шести футов. Он казался великаном.

Он взглянул на меня, заметил следы крови на моем домино, но ничего не сказал, а сперва спросил:

— Почему вам пришло в голову послать за мной?

— Мой муж говорил, что вы помогаете ему выяснить, кто покушается на мою жизнь, — ответила я.

У него были густые светло-каштановые брови и волосы. Он грозно нахмурился и промолвил:

— Это не похоже на Филипа. Обычно он нигде и никогда не упоминает обо мне.

Он говорил совершенно без акцента, словно намеренно старался стереть любые намеки на то, откуда он родом. Он напоминал мне льва — не того беднягу, что я видела в Тауэре, но настоящего дикого льва, сильного и опасного.

— Он проболтался мне об этом, будучи пьян, — холодно пояснила я. — И полагаю, в этом виноваты вы.

Он внезапно ухмыльнулся, и угроза, исходящая от него, исчезла.

— Мне понадобилось два дня, чтобы прийти в себя после той ночи, — признался он. — Филип стал респектабельным джентльменом, однако голова у него по-прежнему самая крепкая во всей Англии.