Риск антифобии

На самом деле он прекрасно знает и трепетно любит того себя, который Божьей милостью явился на свет пятьдесят лет тому назад, того себя, которому было врождено нежное и чуткое ухо музыканта, гениальная отзывчивость поэта и детское, интуитивное понимание доброты и радости. Профессор Плетнев прекрасно помнит себя такого - такому себе он готов и может доверять. Но... Словно нарочно - на фоне нарастающих в жизни профессора житейских проблем рядом со светлым образом мальчика Аркаши немедленно вырастает и юношеский КОШМАР Плетнева - Фара, почти ровесник, когда-то вселивший в Аркадия непобедимую заразу СТРАХА. Аркаша и Фара - неразлучны. Первого невозможно воскресить, не вызывая из небытия другого. И чем ярче и прозрачнее воспоминания Плетнева о детстве, чем отчетливее ему звучат гениальные строчки почти забытых юношеских стихов, - тем реальнее приближение кошмара. И вот он буквально реализуется. А Плетнев, как и тогда, много лет назад, КАК ВСЕГДА, не в силах ему противостоять. Словно мальчик судит, а Фара карает. Судья и палач, равно близкие Плетневу, неразлучные в своей прямо-таки библейской! - справедливости.

Апокалиптические ассоциации напрашиваются еще и потому, что сама омерзительная фигура Фары возникает в повести как некое сгущение атмосферы. Юный Плетнев и его сверстники дышали воздухом, пропитанным ложью и страхом. Мы уже привычно называем ТЕ времена - мрачной эпохой сталинизма и духовного убожества. Но - и тут ощущается глубинная связь Солнцева-лирика и автора остросоциальной и психологической прозы - именно ТЕ времена для героя повести - волшебная пора юности. Которую невозможно ни забыть, ни разлюбить. Как неразлучны Аркаша Плетнев и его пожизненный враг Фара, так невозможно провести границу между красотой и прелестью юной жизни и мерзостями, надломившими и исковеркавшими ее.

С ужасом оглядываясь вокруг, пятидесятилетний Плетнев обнаруживает, что по сути-то дела, по большому счету - ведь НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ. Фара непотопляем. Даже если его убить. Он слишком органичен времени, текущему моменту - причем, видимо, ЛЮБОМУ. Как, видимо, неорганичен любому времени музыкант, артист, художник, поэт, как неорганично любому времени стремящееся к любви и жизни человеческое сердце. Катастрофический вывод. Профессор Плетнев, пережив "донкихотское" искушение, возмутившись и восстав, едва не потеряв голову - буквально! - в этом восстании, не хочет жить. Он отпустил себя на волю, чтобы посмотреть в лицо собственной погибели - и увидел СТРАХ, дно и причину своих терзаний. Он пережил судьбу как медленное самоубийство, пережил роковую встречу с олицетворением СТРАХА и дерзнул вступить с ним в единоборство. Прошел по одному следу. Не победил, но выжил.

И вот - под ласковым небом родной планеты - профессор Плетнев НЕ ХОЧЕТ ЖИТЬ. ОН УЖЕ НИЧЕГО НЕ БОИТСЯ. Лекарство от страха - глубочайшее отвращение к жизни, в которой тебя никто и ничто уже больше не держит. Такой ценой оплачена "антифобия".

Совершенно не хочется соглашаться с П. Басинским ( "Новый мир", 1998, №4), который утверждает : - Несчастье Романа Солнцева заключается в том, что он не может ( или не желает?) оторвать свой взгляд от метаний и кривляний современного человечества , особенно в нынешних российских формах его бытия ...не может ... хотя бы слегка изменить свой угол зрения, поднять его градусов на тридцать повыше, как это сделал Булгаков в финале "Белой гвардии", переведя глаза от крови и смрада на полночный крест и звезды.". Несчастье Романа Солнцева, на мой взгляд, заключается как раз в том, что он, может быть, подобно Сервантесу ( если уж и дальше позволять себе аналогии с величайшими ), обнаружил для себя НЕСНИМАЕМОСТЬ проблемы, но не смог превратить ЭТО в гениальную шутку. Он , как ни горько, СВЯТО ВЕРИТ в свое открытие. И здесь - возвышается до понимания и прощения каждого, кто прошел где-то , может быть, поблизости, тем же путем. ТАК БЫЛО. ТАК ЕСТЬ. ТАК БУДЕТ. И с этим ничего не поделаешь. Страх - удел живых и любящих. Не боятся - только мертвые и тупые.

"... если существуем мы, ничтожные, тысячи раз предавшие себя и тысячи, тысячи раз ближнего своего ... если существуем мы, такие, почему бы ( для равновесия или справедливости ) не существовать в космосе милосердному Высшему началу, которое, в отличие от нас, сияет вечно и во веки веков животворяще ... и кто знает, не пожалеет ли оно хоть кого-то из нас, из самых, может быть, наивных и измученных ... и не даст ли прожить еще раз не получившуюся в прошлом жизнь? И я тогда увижу свет в семье чисто русской или в чисто татарской и встречусь с той, что была мне еще в первый раз суждена, и пройду с ней до конца по нашей звездной дороге ...".