Читаем Рискующее сердце полностью

Род Юнгеров исконно, почвенно немецкий. Эрнста Юнгера на российский лад можно назвать интеллигентом в третьем поколении. Его прадед Георг Христиан Юнгер был мастером-сапожником, его прабабка Гертруда Вильгельмина — из крестьян. Генрих Гейне с высокомерной, вряд ли оправданной иронией говорит о выдающейся роли сапожников в духовной жизни Германии. Теософическим сапожником называет он философа Якова Бёме. Сапожником был народный поэт Ганс Сакс. В опере Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры» именно Ганс Сакс выступает как хранитель святого немецкого искусства. А Яков Бёме — едва ли не основоположник немецкой философии. Его влиянию многим обязаны Новалис, Шеллинг и сам Гегель. Не памятью ли о прадеде объясняется проникновенно личный тон, в котором говорится о Якове Бёме в «Рискующем сердце»? «Потому никогда не было недостатка в опытах, усиливающих настоятельность философем применением поэтических средств, и при этом наталкиваешься также на совершенно наивные натуры, воспринявшие своего Якова Бёме, Ангелуса Силезиуса или Сведенборга вопреки школьной мудрости как приобретение, ценнейшее для себя». В самом начале «Рискующего сердца» Эрнст Юнгер говорит о Якове Бёме (не о своем ли прадеде?) еще конкретнее: «Когда Яков Бёме при виде оловянного сосуда постиг всю любовь Божию, в его переживании не было ничего необыкновенного, и, быть может, важнее почувствовать, что этот сосуд был именно оловянный». В этих строках угадываются слова Якова Бёме: «У каждой вещи есть уста для откровения». Вспоминаются и его бесхитростные, но глубокомысленные стихи:

Когда миг и векДля тебя ковчег,Ты, человек, распрей избег.(Перевод мой. — В. М.)

Известен пристальный, во многом основанный на мистической интуиции интерес Якова Бёме к естественным наукам. Именно естественные науки, а также арифметику преподает дед Эрнста Юнгера — Христиан Якоб Фридрих Кламор. Фамильное пристрастие перенимает или наследует от него Эрнст Георг Юнгер, отец писателя. Особенно влечет его химия. Уже школьником в родительском доме он создает для себя небольшую лабораторию. Эта склонность настораживает его отца, для которого химия — что-то вроде чистого искусства, а не хлебная профессия. Такую профессию Эрнст Георг вынужден приобрести. Он становится квалифицированным фармацевтом, владельцем аптеки. Но юнгеровское упорство свойственно и ему. В Гейдельбергском университете он изучает химию, работает одно время университетским ассистентом. Вместе с химией, впрочем, он интересуется историей, в которой его привлекают факты, а не историософские концепции. Ему по душе выдающиеся личности: Кортес, Валленштейн, Наполеон. Но символом веры для него остается химия: «Философия едва ли когда-нибудь его занимала; факты для него не нуждались в объяснении — они говорили сами за себя». Так пишет о нем его сын Эрнст. В этом смысле он — типичный человек девятнадцатого века. Юнгер-старший принадлежит к формации интеллектуалов, которую Д. И. Писарев назвал реалистами: «Мы твердо убеждены в том, что человеку, желающему сделаться полезным работником мысли, необходимо широкое и всестороннее образование, в котором Гейне, Гёте и Шекспир должны занять свое место наряду с Либихом, Дарвином и Ляйелем».[2] В этом перечне не случайно имя Либиха, немецкого химика и почвоведа. Из плеяды ему подобных был и отец Эрнста Юнгера. Готфрид Бенн писал о решающем значении естественных наук для его поколения. Эрнст Юнгер стал третьим в своем роду адептом естествознания. В «Рискующем сердце» он воспевает лабораторные исследования отчасти в духе своего отца, обогатив этот дух новыми нюансами, свойственными исключительно ему: «Каждое утро я направляюсь к моему микроскопу, стоящему перед окном, а через это окно можно любоваться прекраснейшим пейзажем в мире. И всякий раз когда я менял серый пиджак на белый халат лаборанта, меня забавляла мысль, насколько микроскопы и телескопы похожи на пушки, а мне всегда нравилось наблюдать, как изящно и точно поворачиваются они на своих лафетах; в сущности, большого различия и нет: все это оружие, которым пользуется жизнь. Меня радует, когда Ницше, временами с гордостью, называет себя старым артиллеристом».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века