Рисовальщица пионов

Честно говоря, до сих пор не понимаю, почему я тогда так решила. Я бы не смогла продолжить эту фразу: «А вот не разведусь с ним, потому что…» Из вредности какой-то, что ли? Сама себе ответить на этот вопрос не могу. Может, так надо было, думаю я теперь? Может, именно от Игоря я должна была родить второго сына, Лёвочку? Не могу объяснить этот момент. Он был каким-то иррациональным, противоречащим всему случившемуся.

Вернулся Игорь, он явно боялся ко мне подходить. Стоя поодаль лил мне в уши словесный поток всего-всего, что не хочется слушать. Его речь сводилась к тому, что «она дура, не обращай внимания».

А я ничего не говорила, кормила Геру и молчала. Хотелось только одного – проснуться.

***

Когда я просыпалась, то хотелось другого – уснуть. Явь не усваивалась ни разумом, ни душой.

Пусть Евгения Федоровна никогда не узнает моих чувств к ее сыну в тот период, но лучшее, что мог бы сделать Игорь тогда – это умереть. Он, естественно, не умер.

Так все осталось на своих местах: красивая семья из молодых улыбчивых родителей и румяного крепыша-сыночка, обеспеченная и перспективная – смотреть на таких да радоваться! Игоря хвалили за наш достаток, меня – за семью.

Кто бы знал, что муж в этой семье почувствовал себя достаточно уверенно от того, что много зарабатывал и что жена связана ребенком, для того, чтобы перекинуть себя в новое пространство – любовные приключения? И кто бы знал, что жена после этого не чувствует себя никем, кем чувствовала себя все годы до этого? Только матерью с материнским долгом. Такая немудрящая вещь как неверность мгновенно стерла во мне женскую суть: я не хотела нравиться Игорю – быть к нему ласковой, внимательной, заботливой, кокетливой, нарядной, сиять глазами, вилять бедрами, стучать каблуками. Он стал для меня не-мужчиной.

***

Иногда наши поступки не соответствуют решениям, а решения противоречат желаниям. Многое в нас странно и необъяснимо с точки зрения здравого смысла. То, что я решила остаться с Игорем, не означало, как это может показаться, что я приняла его измену и все у нас будет по-прежнему. Вовсе нет. Тем более, что он не остановился, просто тщательнее скрывал свои радости.

Не могу вспомнить подробнее и отчетливее тот период, к счастью, память старается позабыть тяжелые моменты. Я тогда выпадала из действительности, не знала, какой был день и как давно я ела. Черная полоса в моей жизни. Около года я мучительно переживала случившееся. Да и потом еще несколько лет в себя приходила. У меня случилась своеобразная реакция – видимо, включился защитный механизм и психика моя отстранилась от негатива, все плохое загналось куда-то вглубь, и первое время я вела себя так, словно ничего не случилось. А потом день за днем, неделя за неделей, дозами принимала правду. Получилось, что сильно я переживала не в первые дни, а в последующие. Понятно, это сбивает с толку. Вот и Игорю мое поведение казалось странным. Он считал, что сначала я вполне нормально все восприняла, в меру поскандалила и угомонилась, а потом стала себя накручивать, усугублять, придумала проблему там, где сразу не обнаружила.

– Ты чего оцепенела?

Я, действительно, иногда застывала, не могла охватить масштаб изменений, не могла принять катастрофу, которая поселилась в сердце. В такие моменты была раздавлена и опустошена.

– Сидишь так страшно, как в фильмах ужасов, ручки на коленки положила, и не шевелишься. Давно сидишь так?

Я поднимала на него глаза и чувствовала, что у меня опущено все на лице: и щеки, и брови, и уголки глаз, и уголки губ.

– Ты что?

– Как ты мог? – спрашивала я, но рот у меня почти не открывался.