Рисса

Но вот, нарушая прозрачную чистоту и светлость лесного воздуха, в сосновых ветках зазмеились волокнистые мутно-серые щупальца дыма, полезли по стволам вверх, обволакивая ветви, просачиваясь сквозь иглы, пропитывая гарью кроны, выбирались над вершинами и тянулись тремя-четырьмя узкими едкими струйками, позолоченными в чистом небе яркими лучами восхода.

Старый Бес жил очень интересной, полной впечатлений жизнью. Нам, людям, невозможно даже вообразить тот бескрайний мир сотен и сотен запахов, влекущих и пугающих, сладких, горьких, терпких, острых, волнующих, будоражащих душу вольного зверя.

Выбираясь наружу в ночной лес для кормежки и ночного своего странствия, он сразу окунался не только в океан запахов, но, прикасаясь густой и чувствительной шерстью к темноте леса, он словно притрагивался к ночным звукам — шуршанию, шелесту, хрусту, писку, к скрипу дерева и мягким шагам хищника, к трепетанию крыльев мелкой ночной птицы, летучей мыши и внезапному зловещему крику совы неясыти… А когда забирался под землю, звуки и запахи не исчезали, они только становились совсем другими. Звуки под землей были гулкими и протяжными, и Бес слышал их не только ушами, но и пятками, и кончиками пальцев, и хвостом, и всем телом.

Долгая подземная жизнь и природная чуткость позволяли ему улавливать малейшие шумы под землей. Если даже небольшой зверек проходил в стороне от норы, но недалеко, в самом низу склона бугра, то старый барсук отчетливо слышал эти шаги.

Запахи в норе тоже были совсем другими. Глубинный дух земли нес в себе и смоляное дыхание сосновых корней, и сложные запахи травяных корневищ и корешков, сильные, острые, смешанные с запахом вкусных личинок майского жука, бронзовика или жука-оленя. А там, в самой глубине норы, эти запахи ослабевали, все поглощал песок, дышащий легкой подземной влагой. И только аромат корневой смолы не слабел, а, наоборот, в глубине усиливался.

Все это жило рядом, наполняло существо старого барсука звуками и запахами, пульсировало в нем вместе с его кровью, билось с его сердцем. Это была его жизнь: и звуки, и ароматы, и страх, и радость, и его нора с барсучатами и матерью-барсучихой…

Но сейчас уже ничего не было, кроме едкого духа горелых ветвей, дыма, который все заползал и заползал в нору. Дышать еще было легко, дым еще не был удушливым, он пока только наполнял нору горечью и страхом. Удушье бывалый, опытный Бес чувствовал и с особой остротой ощущал свое бессилье перед опасностью, перед надвигающейся гибелью.

Судьба зверей, как и человеческая, тоже, конечно, во многом зависит от случайностей. В то же самое время, на рассвете сентябрьского дня, у костра сидели два человека. Примерно в полутора километрах от барсучьего городка, где уже разыгрывалась трагедия, на краю лесной полянки пылал совсем мирный костер. Пламя облизывало котелок желтыми длинными быстрыми языками, сухие дрова потрескивали, выстреливая искрами. Вода закипала.

Люди, выбравшись из спальных мешков, собирались завтракать. Вчера целый день они обходили егерский участок, учитывая следы, записывая новые норы, другие сведения о животных. Вместе с егерем был наш давний знакомый зоолог. Теперь уже пора представить его читателю. Звали его Иван Петрович Макаров. За прошедшие четыре года его борода сильно поседела, но сам он за это время еще больше окреп, много ходил по лесу, ночевал в чащобе, и лес словно делился с ним своей силой. Макаров мог пройти несколько десятков километров, не чувствуя усталости.

С того самого момента, когда молодой волк Чернец ушел от него, разбив окно, будто что-то переменилось в Макарове. Он, и без того всегда очень внимательный к природе, стал еще более чутким к любым тонкостям поведения животных, к любому проявлению их отношения к человеку — враждебного или дружелюбного. Ему вдруг стало иногда казаться, что самое главное в своей жизни, в своей работе ему не удалось понять до конца, что это главное умчалось в лес вместе с удивительным волчонком. С тех пор он ни разу не встречал Чернеца, хотя не однажды видел след очень крупного, но еще молодого волка-самца и думал, что это, возможно, и есть его Чернец. Случалось, след проходил у самой лесной базы…

Умывшись в ручье, Макаров присел напротив егеря на сваленный сухой ствол березы, всматриваясь в трепетное яркое пламя костра. Напарник достал из рюкзака кружки, встал, чтобы заварить чай, и вдруг замер, глядя куда-то поверх деревьев.

— Дым, Петрович!..

— Где?

— Да вон, километрах в полутора отсюда или поменьше.

— Костер, что ли… — Макаров встал, всматриваясь.

— Да нет… Дым-то густой. Кто-то специально лапник жжет. Для дыма…

— Да… Вижу.

— Знаешь, Петрович, там же как раз барсучьи городки в сосняке…

Обоим было уже все ясно. За несколько секунд они погасили огонь, вылив на угли кипяток. Костер еще выбрасывал мутные струи пара, а люди, накинув на плечи рюкзаки и ружья, уже бежали, прыгая через канавы и валежник.

2. Удушье