Рисунок акварелью (Повести и рассказы)

Врач, медленно свернув фонендоскоп, положил его в широкий карман халата.

— Будь сильным, дорогой, — тихо сказал он, отводя Никиту Ильича в дальний угол комнаты. — Это дело одного или нескольких часов. Сколько выдержит сердце.

Кладбищенские березы

Когда ушли, смотав веревки и отскоблив лопаты, подвыпившие могильщики, у засыпанной могилы остались четверо — Никита Ильич, Никита, Елена Константиновна и редакционный шофер Коля.

Коля поигрывал ключами на цепочке и пялил глаза на Еленины ноги, особенно броско выделявшиеся в сочетании чулок телесного цвета с черным платьем. Вид у Коли был разудалый: кепочка на левую бровь, кожаная куртка с косыми карманами на "молниях", узкие брюки, остроносые ботинки и, главное, взгляд с особым надменно властным прищуром — все, одним словом, было рассчитано на то, чтобы привлекать внимание девушек и уязвлять их сердца. Этот как будто бы отстраняющий взгляд производил на деле совершенно обратное действие. Придерживая одной рукой баранку, высунувшись из бокового окна машины почти по пояс. Коля встречал и провожал им какую-нибудь стройную фигурку, попавшуюся на дороге, и она вся вытягивалась, замирала, словно хрупкий молодой тополек.

Никита Ильич стоял как в почетном карауле, вытянув руки по швам и глядя прямо перед собой. Складки от ноздрей к углам рта залегли у него еще глубже. Он повидал в свое время много смертей на фронте, сам бывал на волосок от нее, успел к зрелым годам, философствуя на досуге, принять ее диалектическую необходимость и теперь не чувствовал перед ней ни ужаса, ни отчаяния, а лишь меланхолическую грусть и досаду: мало, дескать, живут на этом свете человеки.

— Земля пухом, — сказал он, чтобы разрядить тягостное надмогильное молчание, и в этих словах как бы содержалось еще и обращение к его спутникам: "Ну что ж поделаешь? Конечно, печально, но смерть есть смерть. А живым — живое".

Он уже повернулся, чтобы идти к машине, но Елена, выпростав руки из-под черной накидки, незаметно тронула его за рукав н показала взглядом на Никиту.

— Малыш… — с тревогой сказал Никита Ильич. — Никита!

Тот и сам чувствовал, что с ним творится что-то неладное. Это было его первое свидание со смертью, и ее немотная тишина потрясла его. Множество мелочей и посторонних мыслей осаждали его, и ему было стыдно за то, что он никак не мог сосредоточиться сейчас на главном — на смерти матери, — но в то же время глубоко в его сознании холодной давящей глыбой залег ужас перед случившимся, и что-то беззвучно выло в нем от этого ужаса.

Когда отец окликнул его, он почувствовал, что этот вой вот-вот прорвется наружу. Судорожно вскидывая плечами, он бросился в чащу одичавших кустов, сел на первую попавшуюся лавочку и, обхватив себя крест-накрест руками, раскачиваясь из стороны в сторону, стонал и всхлипывал, а мысли опять беспорядочно роились в его воспаленной голове. Думал он о том, как чиста и нежна зелень берез, лопотавших над ним своей новозданной листвой, и тут же вспоминал серые волосы матери, разметанные по подушке, истончившийся профиль ее лица в гробу; чувствовал мягкое прикосновение ветра и спрашивал, зачем же так нежно лопочут березы, зачем так ласкает ветер, если исчезнут все — и старик, и Елена, и он сам, как исчезла мать, малой каплей влившись в безбрежный океан смерти, как все люди, чью жизнь в итоге венчают лишь вот эти запущенные холмики могил!

К его сознанию, наконец, пробился отдаленный клаксон машины, давно уже звучавший у него в ушах. Он встал и побрел на этот звук. Все трое — и отец, и Елена, и Коля — с тревогой смотрели на него. У Елены в глазах стояли слезы и сразу же струйками побежали по щекам, когда Никита приблизился к машине. Никита Ильич обнял его одной рукой и похлопал ладонью по плечу.

— Ну, каково, малыш?

— Скверно, старик, — сказал Никита.

Записка на бумаге в клеточку

— Ты что, хлопчик, какой невеселый сегодня? — спросила кондукторша Лина, когда Никита брал у нее билет.

Сама она так и сияла своей белозубой улыбкой, влажными глазами-антрацитами, серьгами, бусами.

— Если б ты меня полюбил, не ходил бы такой невеселый. Со мной не соскучишься, хлопчик. Полюби меня.

— Отстать, Лина, не до шуток, — угрюмо сказал Никита, проходя к передним местам полупустого автобуса.

— Шутки! — крикнула ему вслед Лина — Ах, глупый хлопчик.

Дома Никита никак не мог заставить себя не смотреть на тахту, где недавно лежала мать, и даже предложил отцу переставить мебель, чтобы изменить внешний вид комнаты, в которой уже появилось что-то от матери, что-то связанное с ее страданиями и смертью. Никита Ильич согласился, но попросил отложить перестановку до воскресенья. Тогда, чтобы не находиться в этой комнате, Никита решил пойти в лес. Начинался реденький мелкий дождь. Он тихо-тихо шуршал в траве, в листьях деревьев, и папоротниках и как-то еще больше углублял безветренную тишину теплого летнего ненастья. Едва очутившись в этой ватной тишине, Никита почувствовал, что не вынесет ее, и повернул обратно, к автобусной остановке.