Рита, или Топор за сценой

- Он не был жадным Гобсеком или Кощеем, «трясущимся над златом». Я бы тогда относился к нему гораздо лучше. Да, у меня были мысли, завладеть его квартирой и всем им нажитым за жизнь имуществом. Из-за этого я и потерял девушку, с которой думал связать свою жизнь. Все разрушила ложь, а я теперь погибаю. Впрочем, я не виню никого, просто я оказался слабаком.

- Мирослав по завещанию оставил мне картину, которую я любила рассматривать, когда бывала у него в наши молодые годы. Она стоит не меньше миллиона долларов. Ее можно продать и оплатить твое лечение.

Игорь откинулся на подушки и устало закрыл глаза:

- Прошу тебя, оставь меня одного. Мне надо отдохнуть.

Тамара Елизаровна послушно вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Глава 22 Последняя воля

После этого, непросто ей давшегося разговора с внуком, Тамара Елизаровна надела пальто и закрыв за собой входную дверь, спустилась по лестнице и вышла на улицу. Ей не хватало воздуха. Весеннее солнце озорно, будто мяч подпрыгивало, отражаясь то в лужах, то в витринах, перекатывалось по улицам города, вселяя в прохожих радость на скорый приход лета. Весело щебетали птицы, купаясь в лужах с талой водой, и только радостный визг детей, с шумом бегающих по площадке перед домом, распугивал их, заставляя разлетаться в стороны. Взрослые окликали малышей, чтобы кто-то, из особо расшалившихся, не угодил в лужу.

Это весеннее сумасбродство, беспечность и всеобщее радостное помешательство после долгой, темной зимы, никоем образом не затрагивало Тамару Елизаровну. Погруженная в свои невеселые мысли, она признавала, что Игорь во многом прав и все ее актерское мастерство не в силах противостоять отчаянию и горю бабушки, на глазах терявшую единственного внука. Она, всегда ходившая с прямой, гордой осанкой, не позволявшая себе выйти из дома без макияжа, поникнув, брела среди типовых строений окраинной Москвы. Такую Москву она не знала и не воспринимала. В молодости жила в районе Садового кольца, там протекала вся ее столичная жизнь, там в старинном здании театр, в котором она служила до самого отъезда с мужем в Магадан. Там, в одном из переулков тихого центра, до сих пор стоит старый дом, куда она приходила на тайные свидания к Мирославу. Убегала к нему, как в спасительный мир, где есть любовь, а не просто долг и семейные обязанности. Муж казался ей ограниченным солдафоном, не имевшим понятия о тонких материях ее души. Только Мирослав был способен понять и дать ей это. Они читали одни книги, слушали одну музыку. Понимали друг друга без слов. Встречаться начали еще во время войны, муж воевал, а Мирослав был в тылу, в каком-то ведомстве занимался поставками чего-то на фронт. Впрочем, она совсем не вникала, почему у него была бронь. Однако, именно в то время его коллекция антиквариата пополнялась новыми ценными предметами и увеличивалась день ото дня. В душе она боялась думать на эту тему, вспоминая пословицу: «Кому война, кому мать родна». По рассказам своей матери, знала, как после революции в Гражданскую войну отдавали за хлеб все, что у них было ценного, лишь бы выжить. Она, 1921 года рождения, и сама, будучи младенцем, спаслась благодаря этому. И, вот, ей перешла часть богатств Юрловича, как компенсация тех, утраченных семейных ценностей. Но это чужие предметы, не несущие в себе память о ее предках. Кроме картины, унаследованной от Мирослава, ей всего это не нужно. Зато можно продать и на эти деньги лечить внука.

Незаметно Тамара Елизаровна оказалась у метро. Недолго думая, она решила проехаться по когда-то своей Арбатской линии. Час пик прошел и было относительно свободно. Пожилой женщине удалось сесть в углу вагона, лицом к окнам, выходящим на платформы станций. Когда служила в магаданском театре, во время нечастых гастролей в Москву, у нее была такая традиция: сесть в метро и ехать по следам своих воспоминаний. Обычно она выходила на Арбатской и пешком шла по местам, связанным с детством и ранней юностью. Так она поступила и на этот раз.

На выходе из метро ее поразило количество торговых палаток; рядами, они теснились повсюду: в подземном переходе, в павильонах за стеклом. Здесь же люди, разложив на перевернутых вверх дном каких-то ящиках, торговали с рук кто чем: домашними предметами, вазочками, полотенцами, вязанными носками и варежками. Повсюду атмосфера рынка вытеснила дух старой и любимой ею Москвы.

Тамара Елизаровна, поднявшись по ступенькам подземного перехода, свернула на старый Арбат и, хотя, островок ее детства – Собачья площадка давно снесена, ноги сами собой привели ее на это место, а глаза отыскивали хоть какую-то деталь, сохранившуюся с того времени.