Я схватила его, оттолкнула, нет, потянула его к себе, и в следующий момент его губы накрыли мои. Габриэль на мгновение удивился, а потом ответил на мой поцелуй. Я с наслаждением закрыла глаза и немного засосала его нижнюю губу. Всего один раз. Я сделаю это только один раз, чтобы заснуть сегодня ночью, не мечтая постоянно о его поцелуях. Габриэль издал звук, похожий на мурлыканье, и в следующий миг его язык проник в мой рот. Мокрые и горячие, наши губы скользили друг над другом, кончики наших языков играли и дразнили. Я зарылась пальцами в его волосы, и когда парень тыльной стороной ладони погладил мои и без того возбужденные соски, горячая дрожь пробежала у меня по спине. Я прижималась к нему, пока по моим венам бежало одно ощущение за другим. И почувствовала, как Габриэль улыбнулся, проглотив мой обессиленный стон.
Громкий хлопок, и мы отодвинулись друг от друга. Красные столбы огня взметнулись в ночное небо вокруг большой сцены. Истошный рев толпы смешался с приливом эндорфина в моем мозгу. Тяжело дыша, мы сели. Волосы Габриэля оказались растрепаны, а губы влажно блестели.
– Черт, – прошептал он наконец, нарушая тишину.
Я моргнула.
– Что? – хрипло спросила я, желая, чтобы при этом мой голос не звучал так возбужденно.
Парень тяжело вздохнул и опустил голову.
– Я решил.
– Решил? Что?
– Что мы не можем быть друзьями, – устало произнес он и спокойно поднялся.
– Что? Почему? – Мое сердце сжалось, и я почувствовала… боль?
Габриэль одарил меня извиняющейся улыбкой и подошел к краю автобуса. Он держался на удивление устойчиво для того количества алкоголя, которое выпил, но я испытала облегчение, когда парень снова сел и начал болтать ногами. Я смотрела на его спину, ощущая, что сделала что-то не так. Но… он хотел, чтобы я поднялась к нему на крышу!
– Кстати, я солгал, – бросил парень через плечо.
– О чем?
– О песне. Песне Ксандера… вернее, твоей. Она потрясающая. – Сказав это, он спрыгнул на землю.
– Габриэль! – пораженная, я подползла к краю автобуса и вгляделась в темноту. Парень, должно быть, использовал шезлонг как батут. Как ему удалось в процессе не сломать шею, стало для меня загадкой. С другой стороны, он казался человеком, у которого удачи имелось больше, чем ума.
Теперь он уходил, слегка покачиваясь, но достаточно быстро, от автобуса в сторону фестиваля.
– Почему мы не можем быть друзьями, Габриэль? – крикнула я ему вслед.
Вместо ответа я получила только вытянутый средний палец. Вот же чертов придурок!
– И как мне спуститься отсюда, не сломав себе шею?
– Через люк на крыше, – крикнул он и в следующее мгновение исчез.
Люк на крыше? Конечно же, окно над моей кроватью! Я отчаянно обшаривала глазами крышу и наконец обнаружила его на другом конце автобуса. Я споткнулась, издав ужасный шум, и только порадовалась, что мне достаточно просто открыть окно. А потом с облегчением скользнула в люк и мягко приземлилась на кровать. Я ощутила прилив опьянения и адреналина. В голове звучал голос Габриэля: «Я решил. Мы не можем быть друзьями».
Не знаю, как долго я смотрела в небо через открытый люк, но в какой-то момент показалось, что до меня доносится настоящий голос Габриэля, обращенный ко мне.
Только когда закрыла глаза и снова попыталась заснуть, я заметила стекавшие у меня по щекам слезы. Чертов алкоголь.
16
– Мы скоро приедем?
– Нет.
– Мы скоро приедем?
– Нет!
– Мы скоро приедем?
– Ксандер! – прошипела я, глядя на брата поверх кофейной чашки. – Сейчас восемь утра. Благодаря храпу Питера я проспала лишь около двух часов. Если тебе скучно и у тебя похмелье, то прими душ, или вернись в постель, или засунь голову в унитаз, мне все равно. Главное, заткнись!
– Ухх, Саммер может быть очень злой! – Пейтон, которая сидела рядом с нами и листала журналы, не обращая внимания на нытье моего брата, усмехнулась. При этом она съела уже пятое печенье, которое вдобавок еще намазала вареньем.
У этой женщины развилась настоящая зависимость от сахара.
Храп Питера по-прежнему разносился на весь автобус. Ребята вернулись только рано утром, как раз в тот момент, когда мне удалось заснуть. Как оказалось, Габриэль оказался не единственным, кто напился. Ксандер был так пьян, что назвал меня мамой, прежде чем едва не утонул в душе.
Когда наконец все улеглись в постели и снова наступила тишина, Питер начал храпеть и до сих пор не переставал это делать. Как такой изящный парень мог издавать такие грубые звуки, для меня оставалось абсолютной загадкой. Не раз я задумывалась о том, чтобы просто задушить его подушкой. Но гораздо чаще я смотрела в небо через люк на крыше и задавалась вопросом, как дела у Габриэля. Он выглядел довольно бледным, когда его вместе с остальными погрузили в автобус. Молчание с его стороны было чуть ли не еще более неприятным, чем тот сексуальный стон, которым он разбудил меня накануне.