Ритмы восхода

Ритмы восхода

Доброе утро

Чермен проснулся затемно и немного полежал еще в полудреме, пытаясь сообразить, который теперь час, потом вскочил, оделся и по скрипучей лестнице спустился с чердака, где он спал всегда летом на сене. Было тихо в поселке, и все выглядело сонно — белые одноэтажные дома, красный огонек над заводской трубой, темневший неподалеку сосновый лес. В поселке этом Чермен прожил безвыездно десять лет, а всего ему было четырнадцать, и родился он не здесь, но другой жизни не помнил, потому что был слишком мал, когда мать увезла его оттуда, и Осетии он не знал, а привык к курским лугам и перелескам.

— Как там? Какие там горы? — стал спрашивать он мать, когда подрос, но что-то мешало ей вспоминать, и она редко рассказывала, а чаще задумывалась и грустила.

— Ты вырастешь, поедешь туда, и сам все узнаешь, — отвечала она, когда он бывал слишком настойчив. — Я и сама уже многое не помню.

Она спала еще. Чермен убедился в этом, заглянув в окно своего дома и увидев, что там спокойно и неподвижно, и свет еще не зажжен. Он вышел со двора и быстро пошел по дороге, потом по тропинке напрямик через дубовую рощу и через луга за нею к реке. Остаток пути он пробежал, боясь, что опоздает, и в конце поддал еще, увидев на берегу возле старой, поломанной грозою вербы девочку в голубом ситцевом платье.

— Я думала, ты проспишь, — сказала она голосом, чуть дрожащим от утренней прохлады. — Хотела уже вернуться, потом смотрю — бежит.

Они сели рядом на песок и стали смотреть, как розовеет от восходящего солнца вода. Где-то в траве, в кустах, растущих вдоль берега, слабо пищали птицы, а рыбы поклевывали упругие стебли кувшинок, снимая с них пищу себе, и от цветов по воде расходились волнистые круги.

— Давай искупаемся, — сказала девочка. — Я никогда еще не купалась так рано.

— Что ты, Нина, — удивился Чермен, — вода ведь еще не согрелась. Кто же купается в это время?

— А я хочу, — сказала она и сбросила платье.

Они осторожно, не плескаясь, вошли в реку и молча поплыли к середине; вода оказалась не холодной, она хранила в себе тепло прошлого дня, и плыть было хорошо по спокойной глади реки, и приятно было ощущать прохладные струи ключей, бьющих со дна.

— Я не хочу мочить волосы, — сказала Нина, — а то бы нырнула и напилась воды у самого дна. А ты?

— Хочу, — ответил Чермен. Он ушел в глубину реки, сильно гребя руками и распугивая серебристую плотву на своем пути. Внизу было темно и холодно, и от этого жутко, но он доплыл до дна и, глотнув раз-другой, еще не спешил, а медленно развернулся, разглядывая водоросли, захватив в горсть песка и, оттолкнувшись ногами, вылетел на поверхность.

— Ну как? — спросила Нина.

— Хорошо, — выдохнул он, жадно дыша и чувствуя в воздухе запах луговых трав. — Вот, — сказал он и протянул ей поднятый со дна светло-желтый песок, сжатый ладонью в плотный комочек.

По лугу, громко сопя, шли коровы, за ними, щелкая длинным бичом, — пастух, а за рекой поднималось большое яркое солнце, и было уже светло.

— Эй, вы, — крикнул пастух, — а ну вылазьте из воды, пока вас судороги не поймали! Выдумали купание.

Они вышли на берег в прохладу утреннего воздуха и стали прыгать, чтобы согреться, и им приятно было чувствовать себя живущими в этом медленном времени между ночью и утром.

Они отцепили лодку, привязанную к толстому, обнаженному корню вербы — Нина открыла большой ржавый замок, а Чермен смотал короткую цепь, — оттолкнулись и поплыли наискось по реке к противоположному берегу. Гребла, стоя на корме, по-рыбацки одним веслом с правого борта, выправляя лодку на каждом гребке, Нина. Чермен смотрел на нее и удивлялся силе ее тонких загорелых рук. Они плыли к саду, к яблоневым деревьям, стоявшим на высоком правом берегу реки. За кормой по воде расходились, образуя острый угол, невысокие затухающие волны, тихо плескало, окунаясь, весло.

Пристав, они втащили лодку на берег, чтобы ее не унесло течением, и стали подниматься по крутой тропинке в гору, к саду. Сверху был виден поселок, и они обрадовались, разглядев свои дома, и показывали их друг другу, а в листьях яблонь шелестел проносящийся в высоте утренний ветер, и от солнца уже исходило тепло. Они вошли в сад, не торопясь, двинулись по мягкой комковатой земле к шалашу сторожа.

— Дядя Коля, — позвала Нина, когда они были рядом. — Дядя Коля, где вы?

Откуда-то выскочила небольшая белая собачонка и, радостно повизгивая, бросилась к Нине, стала прыгать высоко вверх, стараясь лизнуть ее в лицо. Нина присела на корточки и погладила собаку по голове. Та, разомлев, повалилась на землю, часто дыша, улыбаясь, показывая красный тонкий язык. Из шалаша выглянул сторож, сгорбленный, старый, одетый в серую стеганку и зеленый, по-военному сшитый картуз.

— Пришла? — сказал он хриплым от сна голосом и потянулся, разведя короткие руки. — Ты глянь, не проспала. А это что за цыганенок с тобой?

— Он не цыганенок, — ответила Нина. — Ты, дядя Коля, вечно что-нибудь придумаешь.

— Ну ладно, ладно, — улыбнулся сторож. — А хоть бы и цыган, так что? Залазьте в шалашик.