— Да? Ну ты меня лучше знаешь, Алли. — Эльф посмотрел на нее с вымученным терпением, пересилив себя. Так мать смотрит на своего ребенка, который шалит и не перестает беситься. Но рука на него все не поднимается и не поднимается.
— Вон тот знак, напротив тебя. Круглый, с тремя хвостиками. Встань прямо на него, и во время ритуала, что бы ни увидела, не сходи!
— Да знаю я, знаю. И не сойду. — Она, медленно переступая через подсыхающие линии, встала на нужном месте и тут же поморщилась: — Как молнией долбануло! Так и надо?
Эльф задумчиво на нее посмотрел, потом все-таки кивнул.
— Тай. Встань на знак воздуха. Он…
— Я знаю, как выглядит, — заткнула его я. В другое время было бы забавно послушать его мучительные объяснения, но только не сегодня.
Я так же медленно, нерешительно приблизилась к вычерченному на полу «тэа», знаку птицы. Да, я боюсь. И шхэново хочется смотаться, но иногда бывает что-то сильнее, чем страх. Иногда больше значит кровь моего дракона, которой все это нарисовано, и он сам, оставшийся где-то там, в одиночестве, в темноте загона. Иногда страх, боль совсем не имеют значения. Сначала поставила одну ногу, потом другую. Ощущения были неприятные. Будто сотня иголок пробежала вверх от ступней, вдоль позвоночника и вонзилась глубоко в затылок, засела там, как паучиха, откладывающая свои яйца. Ставки сделаны. Теперь осталось только ждать. Шхэновы полчаса.
Алдан встал на знак воды, некромант выбрал землю. Я подумала о том, что знаки удачно подобрались для каждого по его сути, за исключением эльфа, хотя знак воды для него тоже может что-нибудь значить. Магический светильник, до этого освещавший комнату, погас. Мы стояли в темноте и чувствовали, как она обволакивает нас, тяжелая, душная.
— Ну долго нам так стоять? Или ты, Алли, решил использовать возможность пощупать чью-то задницу? Если мою, то я согласна!
Феолески неудачно решила разрядить обстановку. Никто ей не ответил. Все звуки в этой тишине казались нелепыми. Что-то назревало, готовилось прорваться, как хрупкий росток цветка прорывается сквозь хранящее его семя. Казалось, протяни в темноту руку, и сможешь дотронуться. И установившееся спокойствие было хрупким, ожидающим.
У меня клацали зубы, и я не пыталась делать это потише. Свечи зажглись сами по себе, вспыхнули десятки маленьких огоньков, разом озаряя комнату. Бледная, старающаяся не показывать, но насмерть перепуганная Феолески. Сосредоточенный, что-то прикидывающий Алдан. Отблеск свечей придавал нечто демоническое его эльфийской морде. Я клацала зубами уже так, что у меня грозило свести челюсти. Пусть тело боится, чего ему мешать, я-то сама не дрогну. Ильдар, стоящий странно смирно и тихо, будто вот-вот рухнет в обморок.
— Начинаем, — сказал эльф. Эта беспринципная, знающая, на что идет, сволочь, втянувшая в это и нас.
И мир вздрогнул.
Прямо передо мной, в пределах границы круга, появилась непроницаемая тьма. Она ничего не могла причинить нам, олицетворениям четырех стихиалей в этом ритуале, сейчас нас держали сами основы мира, но перед моим лицом будто разверзлась бездонная пропасть, и моя душа испуганно ухнула туда. Так вот что там за Гранью… Одна лишь темнота, беспроглядная, никогда не знавшая света, ненавидящая его. Она завораживала и зачаровывала, хотелось сделать шаг вперед и войти в нее, исчезнуть навсегда или стать единой с ней, но, что бы там ни было, наконец прекратить это мучительное балансирование на грани. Можно было оглянуться назад и увидеть обычные стены, обычную комнату, но не хотелось оглядываться.
— А теперь ждите. Ждите и не смейте двигаться с места, — хрипло каркнул эльф, словно одно-единственное слово разорвало ему гортань.
В темноте зажигались звезды, маленькие белесые огоньки, они кружились то вдалеке, то вблизи, скрадывая и искажая расстояния. Я стояла на самом краю, над бездной и не могла думать ни о чем, ничего больше не существовало, кроме этой прохладной темной зыби. Передо мной была сама вечность. Вечность, которая старше даже самого мира. Вечность, такая близкая, что ее можно коснуться. Не было ни дракона, ни мира, ни меня. И это было до странного хорошо…
Огоньков становилось все больше, они в темноте кружились, как рой обезумевших мух, пытались добраться до наших лиц, но натыкались на грань круга и отступали, а потом взорвались в единой обжигающей вспышке. Темноты больше не было. В круге призыва стоял демон, и пространство искажалось, рвалось вокруг него. За его спиной виднелись огромные, желтые, высохшие от неведомого солнца пустыни, и жаром другого мира дышало в лицо. Демон злобно полосовал когтями воздух, рычал, пытался вырваться, но пространство не отпускало его, обволакивало, затаскивало сюда. А потом призрачное видение чужого мира за его спиной исчезло, и демон устало рухнул на колени, уперевшись большими мозолистыми руками в пол.