Ритуал для посвященных

Советники Горбачева решили скорректировать термин «развитой» социализм в социализм «с человеческим лицом». Можно подумать, что при Брежневе у нас был социализм с кровавым оскалом. Новую терминологию еще обдумывают, обкатывают, но уже раздались робкие голоса, что смена вектора развития общества с коммунизма на некий абстрактный социализм «с человеческим лицом» будет губительна для государства. Если выбить один из столпов идеологической надстройки, рухнет все здание.

Согласно закону отрицания отрицания развитие человеческого общества идет по спирали вверх. Раньше вверху был коммунизм, а сейчас что? Новая форма социализма? Никто не знает. Общественная наука зашла в тупик, выхода из которого нет.

Друзья отца пришли к единодушному выводу: как только Горбачев объявит, что построение коммунистического общества больше не является целью партии, так КПСС тут же утратит власть и самоликвидируется. Мы стоим на пороге великих свершений! Только никто не знает каких.

От Архирейского Воронов ушел в раздумьях, но не о судьбах партии и государства, а о маленьком мальчике, из-за которого едва не пострадал.

«Крушение социалистической идеологии повлечет за собой изменения в общественном сознании. Социализм не трогал обычаи и предрассудки коренных народов Сибири и Дальнего Востока, позволял якутам и тувинцам определенное вольнодумство, местечковую фронду. Новая идеология изменит все, и то, что было плохим, станет хорошим. На смену табу и запретам придет вседозволенность, и возникнет вопрос: какая разница, от кого родился ребенок, если морально-этические нормы стали принципиально другими?»

Весь день до отъезда Виктор не мог решить, как ему поступить: дать ребенку шанс обрести семью или держаться от младенца подальше.

«Пацан не виноват, что родился вне брака, что его родителям не суждено жить вместе, — убеждал себя Воронов. — В детдоме его не ждет ничего хорошего. Надо дать ему шанс. Не вмешиваться в его судьбу, а подтолкнуть события. А там — как будет, так и будет».

В детстве Воронов любил жечь тополиный пух. Летом белоснежная воздушная масса с крошечными вкраплениями семян доверху наполняла придорожные канавы. После броска спички пух вспыхивал, как порох, но горел без пламени и дыма. Поджигая пух, действовать надо было быстро, решительно, не привлекая внимания окружающих людей. Иначе можно было нарваться на неприятности. Заметят прохожие, что ты пух жжешь, — спички отберут, за уши оттаскают, могут к родителям отвести. Бросок зажженной спички должен быть быстрым, как удар молнии, и точным, как выстрел снайпера. Если спичка гасла в полете, значит, не судьба за горящим пухом вдоль канавы идти.

«Я брошу спичку, — решил Виктор. — Долетит она до пуха или нет — это уже не мое дело».

По просьбе Воронова земляк, приехавший поступать в школу, подписал конверт с адресом общежития Алексеевой. В кабинете машинописи Виктор напечатал короткое письмо.

«Если начнутся разборки, то снять отпечатки пальцев с конверта и письма не смогут. До того, как письмо попадет к криминалистам, его заляпают десятки рук, и мои отпечатки сотрутся. Но это еще не все! Я подписку о неразглашении сведений, полученных от Долголеева, не давал. Хотя, если вновь возьмут за жабры, никакие отговорки не помогут… Но ребенок! Надо же дать ему шанс выбиться в люди. Детдом — не лучшая площадка для начала жизненного пути».

Воронов опустил письмо в почтовый ящик в центре города и уехал в аэропорт.

Много лет Виктор ничего не знал ни об Алексеевой, ни о ее сыне. В 2010 году в социальной сети «Одноклассники» он наткнулся на страничку Надежды Алексеевой, жительницы Якутска. На единственной фотографии Алексеева была с сыном, удивительно похожим на отца-тувинца.

«Догадалась все-таки! — с удовлетворением подумал Воронов. — Письмо-то было совсем коротким: «Ищи в доме малютки». Это судьба! Я дал шанс найти ребенка, Алексеева воспользовалась им и воссоединилась с сыном. Интересно, догадалась она, кто автор подсказки, или нет?»

Воронов покинул страничку Алексеевой и больше на нее не заходил.