— О чем он говорил? — спросила Эсмеральда, отдышавшись. — При чем тут Париж?
— Я… В Париже на меня напали. Незадолго до отъезда. Я не придал этому особого значения, — солгал Никколо.
В темноте он не мог разглядеть лица Эсмеральды, но чувствовал, что она ему не верит.
— Это были не какие-то там грабители, Никколо, и ты это знаешь. Это были… иные создания.
Юноша помолчал, не зная, что ответить.
— Что за создания? — наконец спросил он.
— Создания, с которыми лучше не связываться. Но я подозреваю, что уже слишком поздно говорить тебе об этом, да? Ты впутался в это дело настолько, что пути назад нет. Да еще и эти фанатики с пистолями! Проклятье! — Она ударила кулаком по стене. — Мало того, что церковь непрерывно пичкает всех своими сказками, так теперь эти церковники еще и решили в меня пострелять!
Никколо оглянулся. Он почти не помнил, что произошло в Париже после его превращения: все было нечетким, размытым, как будто не он сам участвовал в тех событиях, а ему о них просто рассказали. Юноша помнил какие-то образы, звуки и запахи, совершенно отличающиеся от всего, с чем ему приходилось сталкиваться. В этих воспоминаниях не было смысла.
— Что ты об этом знаешь, Эсмеральда? Кто они?
— Их сущность пленена в их телах. — Девушка мотнула головой, предлагая идти дальше.
Мысли лихорадочно заметались у Никколо в голове. Знает ли Эсмеральда о том, кто он? Может быть, именно она ключ к тайне, который он так долго искал?
— Я знаю, — продолжила она, — что такие создания существуют. Создания, состоящие из Тьмы. Не той тьмы, что появляется в отсутствие света. Истинной Тьмы, о которой мы не знаем. И эта Тьма так холодна, что этим созданиям нужна кровь живых, чтобы согреться. У них много имен в разных языках, но самое распространенное их название — это «вампиры».
Никколо вспомнил Жанну Обри и ее рассказы о том, как ее брат раскапывает могилы в Трансильвании в поисках живых мертвецов. «Ирония судьбы: Жан-Батист Обри ищет их по всему миру, а я едва сумел от них спастись!» — подумал он.
— Ты ведь уже сталкивался с ними, правда, Никколо?
— Да. Тогда, в Париже.
— Сколько их было?
Никколо замер. Этот разговор все больше напоминал ему допрос. В голосе девушки звучал холод, и он чувствовал, как растет между ними стена. В Эсмеральду стреляли, били ее кинжалом, гнали через весь Рим, и все это из-за него. И видимо, эта девушка больше знала о тайнах мира, чем он полагал.
— Не знаю точно. Трое или четверо, по-моему. И было уже темно.
— Трое или четверо. В темноте, — медленно протянула она.
Эсмеральда остановилась. Ее взгляд блуждал по лицу Никколо, словно она пыталась найти там что-то новое, невиданное раньше.
— Одного было бы достаточно, чтобы убить любого человека, — серьезно сказала она. — Эти создания быстрее и сильнее нас. Их раны закрываются сами собой. Некоторые могут подчинять людей своей воле или предугадывать наши поступки, прежде чем мы сами примем решение действовать определенным образом. Тени — их друзья, потому вампиры могут перемещаться через пространство Тьмы. Если на тебя нападет одно такое создание, то в большинстве случаев твой смертный приговор уже вынесен. Но трое? Или четверо?
Она не сводила с него глаз. Никколо пытался что-то сказать ей, передать словами мысли, объяснения, увещевания, ложь и правду. Но он не мог ничего произнести, хотя ему этого и хотелось. Казалось, будто он вообще утратил способность говорить.
И тут он понял: «Если и есть кто-то, кто мне поверит, то это она. Эсмеральда в этом разбирается. Она знает о порождениях Тьмы, черт побери!»
Но в этот момент ему в голову пришла еще одна мысль.
— Что ты с ним сделала? С тем вампиром, который упал на землю?
— Я воспользовалась магией, — помолчав, ответила девушка. — Распечатала в нем Тьму. Этому приему меня научил лорд Бармстрок.
— Лорд Бармстрок?
— Один мой старый друг. Неважно. Ты мне ничего не хочешь сказать?
И Никколо принял решение.
— Я оборотень.
Эсмеральда промолчала, и слова посыпались сами собой.
— Вообще-то я не должен был стать оборотнем. Ритуал прервали, прежде чем мы успели его завершить. Ничего так и не произошло. Меня не укусили, ничего такого. По крайней мере, я так думал. А потом однажды обернулся волком. Я не могу на это влиять, хотя вообще-то должен это уметь. Я превратился всего один раз, в Париже. Тогда я подумал, что умру. Человек, который напал на меня тогда, всадил мне кинжал в тело. Но вместо того, чтобы убить меня, он высвободил во мне волка.
Воспоминания никуда не делись. Да, их яркость померкла, но Никколо до сих пор помнил металлический привкус во рту, неспособность шевельнуться, борьбу тела с раной. Он сглотнул.
— А потом? — Эсмеральда опустила ладони ему на щеки, заставляя смотреть себе в глаза.
— Я превратился. Я этого не хотел, все произошло само собой. Потом я пытался обратиться волком вновь, любыми мыслимыми способами, но ничего не вышло. И я не знаю… — Он запнулся.
Девушка молчала, не сводя с него глаз. Никколо понял, что она верит ему, но, тем не менее, не собирается его проклинать.