Ритуальное цареубийство – правда или вымысел?

В марксистской «Утопии» не оставалось места ни национальным различиям, ни государственным границам. Человечество объединялось на базе «социальной справедливости» и все свои разногласия решало мирно, добровольно соблюдая все правила социалистического общежития. Ленин поэтому поначалу считал, что «сопротивление эксплуататоров «будет постепенно ослабевать» (надо понимать, по мере их физического уничтожения или «перевоспитания» в чекистских концлагерях вроде того, что действовал на Соловках), а значит, должна была ослабевать и необходимость в их подавлении. Он писал, что после победы революции классовая борьба постепенно сойдет на нет, что будущее коммунистическое общество, где все будет поделено «по справедливости», станет классово однородным. Государству, утверждал Ленин в своей канонической для членов КПСС работе «Государство и революция», предстояло постепенно «отмереть», как и демократии. На недоуменный вопрос отвечу, что и демократия, по мысли марксистов, есть не что иное, как подавление — либо подавление меньшинством большинства (буржуазная демократия), либо большинством меньшинства (социалистическая демократия). Иной трактовки демократии большевики не принимали принципиально. (См.: Ленин В.И. Государство и революция //Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М.: Издательство политической литературы, 1974. Т. 33. С. 1–120.) И в этом следует искать «теоретическое обоснование» перманентного чекистского террора, который даже после победы в гражданской войне не ослаб, а стал усиливаться, достигнув своего апогея в сталинские годы.

После победы большевиков в гражданской войне и смерти Ленина в 1924 году стало ясно, что государство отмирать никак не хотело, так как революция превратилась в государство. Со всеми отсюда вытекающими. В партии в те годы развернулась борьба именно вокруг того, каким путем идти России дальше. Это была борьба не только за «чистоту марксизма», но прежде всего за власть.

Большевистские лидеры предлагали разные пути восстановления народного хозяйства: от опоры на Запад (Зиновьев) до создания трудовых армий (Троцкий). Особняком стоял Бухарин со своей теорией «социализма» мелких собственников (как в наше время сказали бы «среднего класса»), которая учитывала исторические и этнические особенности России, но в рамках известных бухаринских рекомендаций насчет переплавки в горниле революции «человеческого материала». Сталин считал, что помочь Советской России Запад, вопреки прогнозам Троцкого и Бухарина, не только не захочет, но и не сможет. В 1924–1934 годах экономическая ситуация в капиталистическом мире во многом напоминала ситуацию 1984–1994 годов в России. Запад погружался в безысходный кризис. Из него можно было выйти только двумя путями: за счет дешевой рабочей силы и дешевого сырья, которые можно было найти в колониях и в России. И путем новой мировой войны. Иного не было дано. Отсюда курс Сталина на опору на собственные силы, на «строительство социализма в одной стране», на «социалистическую индустриализацию», жестокую и принудительную коллективизацию сельского хозяйства.

Во время первой пятилетки именно ОГПУ возглавило кампанию по коллективизации. Ее задачи четко определил Сталин. Речь, по его словам, шла прежде всего о «ликвидации кулаков как класса». Сословный геноцид продолжался теперь уже в деревне. В «кулаки» чекисты записывали не только зажиточных, но и бедных крестьян, заподозренных в сопротивлении коллективизации, даже тех, кто регулярно ходил в церковь. Первые массовые аресты глав кулацких семей были произведены ОГПУ в конце 1929 года. Все они были расстреляны. Затем, в начале 1930 года, тысячи кулацких семей были согнаны на железнодорожные станции, погружены на платформы для перевозки скота и отправлены в самые глухие места Сибири, где их бросали на произвол судьбы, не заботясь о том, выживут они или нет. В этой операции по переселению около 10 миллионов крестьян и в организации колхозов ОГПУ помогали 25 тысяч молодых членов партии, так называемые «двадцатипятитысячники», которые по своей жестокости по отношению к «классовым врагам» нередко не уступали чекистским головорезам. Зверства в ходе этой операции творились такие, что даже некоторые чекисты не выдерживали. В воспоминаниях Исаак Дойчера есть рассказ о его встрече с уполномоченным ОГПУ, который вернулся после «раскулачивания» из деревни: «Я старый большевик, — говорил он мне со слезами на глазах, — я боролся против царя, потом воевал на Гражданской войне, неужели я делал все это для того, чтобы теперь окружать деревни пулеметами и приказывать своим солдатам стрелять, не глядя, в толпу крестьян? Нет, нет и нет!»