Ритуальные принадлежности

Грамоте старуха никогда не училась. Прочитать редкое письмо или поздравительную телеграмму ходила «до сусида». А в почтовом квитке, если случалась посылка, вместо подписи получателя чертила осторожный, дрожащий крест. Получая материнские письма, Федор Зозуля не удивлялся разнообразию почерков, он знал, что мать свои послания всегда диктует какому-нибудь отзывчивому человеку.

В этот раз ей помог Филька, второклассник, один из четверых пацанов Андрея и Полины Бережко, живущих в новостроенном доме через улицу. Филька был отличником в школе-интернате. Он старательно передвигал по бумаге ученическое перо, и между пухленьких его губ, измазанных вареньем, то и дело высовывался кончик языка. Филька писал и сопел, а старуха сидела напротив, говорила медленно, по словечку, и наблюдала, как появляются на клетчатом листке круглые большие буквы. Она диктовала по-украински: хотела разжалобить сына родным языком, чтобы он пожалел свою мать и сделал бы то, о чем она его просила.

– Забэрыть… мэнэ… – говорила старуха. – Написал?

– Заберите меня… Написал.

– Отсюдова… нет, не так! Напиши – видселя. Забэрыть мэнэ видселя до сэбэ… пиши, пиши, чего ты? Бо одна я вже нэ можу… Пиши, пиши! Бо одна я вже…

То ли тревожная краткость письма, то ли старательность школьника Фильки (круглые, ровные буквы открывали широкие рты и беззвучно кричали), а может, проснувшееся в полную меру чувство сыновьего жаления и стыда, – трудно сказать, какая именно причина толкнула Федора Васильевича Зозулю в тот же день пойти на почтамт и дать телеграмму: «Мама собирайтесь днями приеду Федя».

* * *

Письмо от матери почта принесла в понедельник, и на заводе, где работал инженер Зозуля, пришлось ему выпрашивать у начальства три дня за свой счет. Начальство просило повременить хотя бы до пятницы, чтобы на поездку израсходовались нерабочие дни, но инженер настаивал на срочном отъезде, и его отпустили. Он поговорил дома с женой, положил в командировочный портфель чистую рубашку, две пары носков, электробритву, прихватил большой пустой чемодан для материных вещей и вечерним же хабаровским рейсом вылетел.

Из Хабаровска семь часов ехал на юг в поезде, который прибыл на знакомую станцию под утро, когда солнце еще не взошло. Через два часа, первым автобусом, Федор Васильевич приехал в родное село, и в рассветных сумерках пошел по извилистой улице, узнавая запахи детства. Уверенно, не плутая, нашел знакомый переулок, в конце которого рос большой тополь, посаженный здесь сорок два года назад, в честь его, Федора Зозули, рождения. Инженер поздоровался с деревом, прошел сквозь кривую калитку во двор и увидел мать через открытую дверь летней кухни – наклонившись, она шуровала в печи кочергой.

Встреча получилась неловкая, скомканная. Федор Васильевич как-то слишком уж быстро подошел, держа в руках чемодан и портфель. Не успел, или забыл, или побоялся глянуть в глаза, полные влажного блеска, по-щенячьи ткнулся в серую щеку, зажмурился, прошептал: «Здравствуйте, мама», – отвернулся и медленно, чтобы дольше не распрямляться, опустил на землю сначала чемодан, потом портфель… Старуха тоже смутилась, сказала дрожащим голосом:

– Я тебя не ждала так скоро-то. Я думала, ты будешь долго на поезде ехать.

Федор Васильевич улыбнулся:

– Поезд медленно едет. А я в самолете к вам прилетел. Собирайтесь, мама.

Дунул ветерок, тополь покачал головой, уронил к ногам старухи золотой прощальный листок. Федор Васильевич, когда поднял свою ношу и направился вслед за матерью в хату, нечаянно наступил на листок лакированным городским полуботинком.

* * *

В поезде и в самолете, а потом в автобусе городского маршрута старуха настороженно заглядывала сыну в лицо, как доверчивая собака, которую строгий хозяин впервые привел в лес. Вокруг было много людей, стояли большие дома, мчались автомобили, а старуха всю жизнь прожила в малолюдном селе, ей было тревожно и боязно. Федор Васильевич понимал настроение матери и хотел как-нибудь приуменьшить в ней растерянность и тревогу, но не знал, как это сделать, отводил глаза и показывал матери проплывающие в окне автобуса памятники и магазины.

2.

– Аленка! Денис! Идите скорее сюда! Посмотрите, кто к нам приехал! – воскликнула Нина Петровна, жена инженера Зозули, встречая в прихожей свекровь. Она аккуратно поцеловала старуху и улыбаясь посмотрела на нее. – Ну, здравствуйте, Таисья Макаровна. Ничего, если я буду вас так называть? Ведь мы с вами ни разу не виделись… Раздевайтесь, снимайте пальто. Федя, ну помоги же!

От этих слов старухе сделалось легче: она в дороге тревожилась и хотела придумать какие-нибудь хорошие слова для первой встречи с невесткой, но так и не придумала ничего, а теперь видела, что это не нужно было, можно просто так поздороваться и обняться с родным человеком.

Из комнаты в прихожую выбежал мальчик – Дениска. Старуха его помнила младенцем на фотокарточке, а теперь это был уже первоклассник. Она растерялась, посмотрела на сына и на его жену виновато:

– Ой, как же так я забыла… Надо было гостинчиков привезти, хоть конфеточку или игрушку.