Ритуальные услуги

На самом деле я хотел спросить, не пробегала ли мимо симпатичная женщина с кукольным лицом по имени Мальвина, однако по здравом размышлении не стал и пытаться что-то выяснить: она слишком опытный человек, чтобы в острой ситуации лишний раз светиться на людях. И тут вдруг в памяти всплыла ее случайная реплика, оброненная по дороге на пикник: «У меня такая черепашка живет — в старой даче над маленьким прудом».

Палатка слизнула толстопалой, с грязными ногтями рукой мои деньги с крохотной полочки и выплюнула затребованные товары, не озаботившись такой мелочью, как возврат сдачи. Я опять постучал.

— Чего? — опять спросила палатка, на этот раз с долей то ли раздражения, то ли скрытой агрессии в утробно гулком голосе.

— Будь любезна, подскажи… На территории этого поселка есть старый пруд?

— А куда он денется? — тявкнула палатка и закрыла пасть.

Я медленно поехал вперед по узкой дорожке, на которую накатывали густые волны черноплодной рябины, бурно перехлестывающей через заборы, и чем дальше я углублялся в недра дачной территории, тем больше крепло во мне подозрение, что Отар все-таки немного оплошал с определением местоположения ее вдруг прорезавшегося мобильника.

Это был солидного возраста — лет тридцать, не меньше — поселок, в облике которого угадывалась та особая черта, которую я назвал бы самодельностью. Да, здесь все: и крохотные кухоньки, жмущиеся к тылам участков, и тщательно возделанные огороды со слюдяными шатрами теплиц, и беседки, окаченные пеной дикого винограда, и сами летние дощатые домики — было сделано своими руками, поднято когда-то на ровном месте из голого, открытого солнцу и ветрами, заболоченного поля, и каждый гвоздик в выгоревших досках хранил, наверное, в своей заржавевшей памяти воспоминание о заскорузлых руках умельцев, горбом своим, едким потом и мозолями возделавших эту бросовую, ничего, кроме болотной травы, никогда не родившую землю. На обиталище людей, располагающих счетами в швейцарских банках, эти самопальные усадебки никак не походили.

А впрочем, в заброшенной квартире на Чистых прудах Мальвина тоже постоянно не жила.

Дорога, вывернув к пруду, обогнула его и, ткнувшись в глухой бетонный забор, за которым шуршал листвой сорный, типичный для болотистого места лесок, отвернула влево, растекаясь несколькими узкими руслами по поперечным аллеям.

Пруд был стар, темен и почти идеально кругл, что намекало на его первородное предназначение пожарного резервуара, но скользкие глинистые берега давно уже обжила трава, сорные кустарники, да пара берез, сонно пялящихся в зыбкие тени своих крон, стынущих в темной воде, и потому — за давностью лет — он казался не рукотворным, но живым, природным, В тылу его, в густых зарослях боярышника, проступали очертания скромной избушки, если чем-то от остальных здешних строений и отличавшейся, то разве что основательной каменной печной трубой, венчающей излом крыши, выстеленной свежей рыжей черепицей. Дом стоял буквально в пяти метрах от опасно подмывшего берег пруда и слегка даже накренился вперед, словно чувствуя, что долго на таком шатком основании не протянет.

Начало припекать. Я снял куртку, бросил ее на руль и опять прояснил замутившийся в дороге взгляд кондора, протерев его кровавый глаз платком.

— И что ты по этому поводу думаешь? — спросил я, разглядывая заколоченные посеревшими от дождей досками слепые окна дома, который выглядел совершенно нежилым, вот разве что трава, стелющаяся от покосившихся ступенек крыльца к сально поблескивавшей глине обрывистого бережка, была слегка примята, как будто хранила смутный отпечаток следа прошедшего здесь не слишком давно человека.

Мой ширококрылый спутник отозвался ярким всполохом солнечного света, скользнувшего в пуговке стеклянного глаза.

— Вот и я так думаю.

По дороге к пруду я заметил справа по ходу большой провал в сетчатом заборе, открывавший путь к железнодорожной насыпи. Развернувшись, я направился туда, кое-как перебрался через канаву и узкой тропкой, местами совсем захлестнутой высокой травой, с грехом пополам дотянул до пруда. Оставив «Урал» в зарослях кустарника, я прошел немного вперед и оказался почти рядом с той березой, возле которой только что притормаживал, с той лишь разницей, что теперь находился на ничейной территории по ту сторону забора, сквозь крупные ячейки которого мне хорошо был виден домик у пруда. Я опустился в траву за покатым холмиком, по открытой солнцу макушке которого разбредались кустики земляники, и с этого момента время неслышно, на цыпочках ступая, потекло вслед за солнцем, медленно сдвигавшим тень березового ствола слева направо, — мне и того уже было достаточно, что под рукой была вода, необходимая растительному существу для жизни, и солнечный свет, преображающийся в моих жилах в питательный хлорофилл.