Ритуальные услуги

Загнав «Жигули» в тыл штабеля, я двинулся дальше пешком — старый ельник принял меня за своего, и я, растворившись в его сыроватой сини, спустя минут десять пророс в тылу старой водонапорной башни, тень которой ложилась на обширную прореху в заборе, ограждавшем территорию поселка. Похоже, я оказался в дальнем его тупиковом углу, глухом и сумрачном, тяжелыми кронами стоявших вдоль узкой аллеи деревьев сраставшемся с лесом. По левой стороне аллеи тянулся глухой зеленый забор, плоский верх которого был изящно подвит спиралью колючей проволоки, а у распахнутых ворот стоял знакомый мне фургон.

Коренастый дубок, охранявший угол забора, гостеприимно предложил мне в подмогу один из своих нижних сучьев; ухватившись за него в прыжке, я повис, собираясь с силами, подтянулся настолько, чтобы в очередном рывке вверх дотянуться рукой до крепкой толстой ветви, на которой смог передохнуть и впитать корой своих черствых шершавых ладоней ровное дыхание крепкой дубовой плоти, а вслед за этим расслышать в ее глубинах мерные пульсации древесной жизни, — они быстро вошли в мою кровь и срослись с ритмом моего дыхания, потому я без труда растворился в пышной кроне дерева, наблюдая сквозь нее фрагменты обширного участка, по центру которого грелась на солнце аккуратно выбритая лужайка с декоративным прудом, искусственное происхождение которого сразу бросалось в глаза: уж слишком плавен был очерк его берега, с избыточной тщательность выстеленного разнокалиберным гладким булыжником.

Вокруг пруда разбредались несколько дачных столиков, укрытых от солнца круглыми зонтиками тентов, левее ароматно курилась жаровня барбекю и окутывала слоистым дымком массивную тележку передвижного бара, открытые полки которого были забиты множеством бутылок всех мыслимых и немыслимых форм, цветов и оттенков.

В тылу лужайки вырастало несколько не вяжущееся с общим ансамблем строение, в плавных покатых формах которого смутно угадывалась миниатюрная копия тех атлантидных концертных «ракушек», что некогда были разбросаны по паркам культуры и отдыха: полукруглая палуба крохотной эстрадки, уютно накрытая сферической крышей, под сенью которой темнели массивные ящики черных динамиков, а на переднем плане, у самого края эстрады, тускло поблескивала хромом долговязая стойка микрофона.

Левее, метрах в пятидесяти от края солнечной поляны, в синеватом сумраке леса просматривались контуры массивного дома, над светлым каменным цоколем которого нависала просторная лоджия, обшитая благородным черным деревом и отороченная по верхнему краю низких перил розоватой, как кровавая пена у рта, пышно клубящейся геранью. Чопорной и подчеркнуто буржуазной внешностью этот элемент дома походил на открытую ресторанную веранду уютного горного отеля, да и вообще в облике симпатичной дачки смутно угадывалось родство с альпийским шале, невесть каким ветром занесенным в безалаберные глубины русского леса.

Единственным обитателем этой цивилизованной, на типично европейский манер вылизанной резервации, взятой в осаду варварским ельником, казался Саня — экипированный в камуфляжную форму, он, низко надвинув на лоб длинный козырек полевой армейской шапочки, меланхолично бродил по участку, высеивая по пространству поляны зачатки небесных цветов. Приседая на корточки, он подолгу возился с каждым пучком рассады, что-то прилаживая, устанавливая и прикручивая, потом, медленно поднявшись и отступив на пару шагов, любовался делом рук своих и медленно поднимал голову к небу, — по всей видимости, следил в воображении за возможным направлением роста того или иного стебля, качал головой и начинал что-то переделывать, перестраивать в своих грядках, изредка зыркая в сторону ворот, вплотную к которым стояла крепко сбитая из толстых бревен сторожевая башенка, возвышавшаяся над забором метра на три.

Проследив направление его коротких косых взглядов, я обнаружил, что по узком балкону, охватывающему башенку по периметру, прохаживается коренастый молодой человек с десантным автоматом, висящим на плече дулом вниз, и меланхоличная сойка, усевшаяся прямо напротив той развилки в теле дерева, из которой я пророй одной из свежих упругих ветвей, глянула на меня с оттенком то ли сожаления, то ли укоризны.