Ритуалы плавания

Над моей головой раздалось презрительное хмыканье, и, посмотрев вверх, я увидел мистера Преттимена, который, перегнувшись через передний поручень, глазел на нас со шканцев, однако тотчас отскочил и исчез из виду. Пока я оставил его маневры без внимания. Я еще не пришел в себя от того, какое поразительное воздействие моя обычная учтивость произвела на Колли. Право, у меня самая обыкновенная внешность джентльмена, и одеваюсь я соответственно. Правда, ростом я выше среднего, и, возможно — говорю «возможно» и не более, — сознание того, какой пост мне предстоит занять, придало моей осанке больше достоинства, чем привычно видеть в молодом человеке моих лет. И если это так, то тут Вы, сэр, косвенно повинны в… но, помнится, как я уже писал, я не стану надоедать Вам бесконечными повторениями о моей Вам признательности. Словом, во мне не было ничего такого, что могло бы послужить этому нелепому малому поводом относиться ко мне как к члену королевской семьи! Полчаса я мерил шагами пространство между шканцами и грот-мачтой — верно, чтобы как-то успокоить головную боль — и раздумывал над этим комическим эпизодом. Не иначе как что-то произошло, но что — я не знал, — что-то, понятно, во время матросского представления, пока я воевал со сладостным врагом! Что там произошло, сказать не могу, как не могу сказать, почему сей Колли так возликовал оттого, что я его приветил. И как получилось, что лейтенант Саммерс умудрился ни в кого не попасть из мушкетона мистера Преттимена? Странный промах для военного моряка! Все это было весьма таинственно и загадочно. К тому же еще и гласная благодарность от этого недомерка за оказанное ему внимание… Досадно, что я не могу потребовать объяснения ни у наших джентльменов, ни у офицеров, ибо с моей стороны было бы крайне неосмотрительно выказать неосведомленность, явившуюся следствием приятного времяпрепровождения с представительницей противоположного пола. Как поступить дальше, с ходу мне было не сообразить. И я направился в наш коридор с тем, чтобы заглянуть в салон и посмотреть, не удастся ли, послушав случайные разговоры, выяснить, откуда взялась необычайная благодарность вкупе с достоинством, выказанная преподобным Колли. Однако не успел я войти в коридор, как из своей каюты выпорхнула мисс Брокльбанк и, схватив меня за рукав, преградила мне путь.

— Мистер Тальбот… Эдмунд!

— Чем могу служить, мадам?

Гортанный низкий голос, контральто, но pianissimo…[28]

— Письмо… О Боже! Что мне делать?

— Зенобия! Скажите мне все!

Ваша светлость уже уловили театральность моего ответа? Именно так. Нас обоих несло на волнах мелодрамы.

— О Господи! Это… это любовная записка… я ее потеряла, потеряла!

— Но, моя дорогая, — сказал я, мгновенно кончая с театром, — я ничего вам не писал.

Великолепный, но нелепый бюст девицы Брокльбанк заколыхался.

— Она была от Другого.

— Вот оно что, — негромко проговорил я. — Я отказываюсь отвечать за всех мужчин на этом судне! Вам следует обратиться к его услугам, а не к моим. И так…

Я повернулся, но она не дала мне уйти, удерживая за рукав:

— Она совершенно невинная, но… можно… могут ее не так истолковать… Я, верно, ее обронила… о, Эдмунд, вы же знаете где.

— Клянусь, — сказал я, — наводя в моей каюте порядок там, где он был при неких обстоятельствах нарушен, я заметил бы…

— О, пожалуйста! Пожалуйста!

Она смотрела мне в глаза тем взглядом, исполненным полного доверия, окрашенного страданием, который так красит пару очей и без того прекрасных. (Но кто я такой, чтобы потчевать разъяснениями Вашу светлость, все еще окруженного почитателями и почитательницами, которые не спускают глаз с того, кого так хотели бы, но не могут заполучить… Кстати, не слишком ли безыскусны мои учтивости? Но вы сами — помните? — изволили провозгласить, что лесть наиболее эффективна, когда сдобрена правдой!)

Придвинувшись ко мне почти вплотную, Зенобия прошептала:

— Она должна быть у вас в каюте. О, если Виллер ее найдет, я пропала!

Черт, подумал я… Если Виллер ее найдет, я пропал — или почти пропал… Уж не пытается ли эта дива запутать меня?

— Ни слова больше, мисс Брокльбанк. Я уже иду.

А ведь я всполошился не зря… или оставить это дело без внимания? Я всегда теряюсь, когда начинается театр. Так или иначе, но я поспешил в мои пространные апартаменты по левому борту судна, открыл дверь, вошел, закрыл дверь и принялся за поиски. Не знаю ничего досаднее, чем быть вынужденным искать какой-то предмет в четырех тесных стенах. Внезапно я почувствовал, что около моих ног топчутся еще две. Я поднял глаза:

— Ступайте, Виллер! Ступайте прочь!

Он убрался. Тут-то я и обнаружил эту записку — сразу, как перестал ее искать. Только я собрался ополоснуть руки, как в самой середке парусинового таза увидел листок бумаги, сложенный вдвое. Я сразу же его достал и уже собрался было отнести в клетушку Зенобии, когда мелькнувшая в голове мысль остановила меня. Я ведь уже совершал положенные омовения утром. Парусиновый таз был опорожнен, койка застлана.

Виллер!