Ритуалы плавания

— Должен признаться, мистер Деверель, я сам не большой охотник до духовных лиц, но неприязнь к ним капитана переходит все границы. Мне говорили, что он запретил мистеру Колли появляться на мостике из-за какой-то ерундовой оплошности.

Деверель снова захохотал:

— На мостике… который, считает Колли, включает и шканцы. Так что теперь ему остается — более или менее — шкафут.

— В такой страстной нелюбви есть нечто мистическое. Мне и самому Колли показался существом… э… этаким… Но я не стал бы наказывать человека за то, что он есть от природы. Достаточно не обращать на него внимания.

Деверель катанул свой пустой стакан по столу:

— Бейтс! Еще бренди мистеру Деверелю! Вы сама доброта, Тальбот! Расскажу я вам…

Он, засмеявшись, умолк.

— Расскажете? Что, сэр?

Деверель, как я с опозданием увидел, был сильно во хмелю. Только ставшее для него второй натурой изящество в поведении и манерах скрыло от меня это обстоятельство.

— Наш капитан, — бормотал он. — Наш, черт бы его побрал, капитан…

Голова его опустилась на стол, стакан упал и разбился. Я попытался было расшевелить беднягу, но не сумел и позвал стюарда, для которого подобные ситуации были более чем привычны. Лишь сейчас публика стала наконец в самом деле покидать верхние палубы: до меня доходил топот спускавшихся по трапу ног. Я вышел из салона и встретил всю толпу в коридоре. Мисс Грэнхем прошла мимо меня. Впритык к ее плечу шел мистер Преттимен, о чем-то разглагольствуя. Чета Стоксов соглашалась с Пайками, pere et mere,[24] что дело зашло слишком далеко. Тут же была и мисс Зенобия, блиставшая среди офицеров, как если бы сидела на представлении с другими зрителями с самого начала!

— Правда, это было забавно, мистер Тальбот? — со смехом обратилась она ко мне.

Я поклонился, улыбаясь:

— В жизни не получал такого удовольствия, мисс Брокльбанк.

Я вернулся к себе в каюту, где меня по-прежнему преследовали духи этой женщины. По правде говоря, раздражение еще жгло мне душу, когда я уселся, чтобы начать сию запись, но, по мере того как она разрасталась, раздражение становилось частью какой-то вселенской тоски. О Боже! Значит, прав Аристотель в своих суждениях о сношении полов, как прав касательно общественного устройства? Мне необходимо заставить себя отрешиться от чересчур закоснелого, тупого взгляда на сей обычный для скотного двора акт, с помощью которого и наш несчастный вид появляется на белый свет.

ДЗЭТА