Рюма в стране ирокезов

Тут Василий Протасович заговорил, повар, коротенький, круглый человек и совершенно лысый. Он всё и про всех знал и всем улыбался.

— Вот ведь какой компот получается, — развел Василий Протасович короткими, жирными и красными от огневой работы руками. — Они, уркаганы-то, дружный народ, семейный.

Петр Петрович поморщился. Сколько говорено: не уркаганы, а воспитанники. Вот упрямый старик!

А Василий Протасович свое:

— Что в семье полагается? Родители. Отцов у нас сколько? — он по пальцам посчитал воспитателей, заведующего, ткнул себя в грудь. — Четыре!

Спохватился:

— А Фома? Дворник Фома тоже отец. Значит — пять. И одна мать на всех, — пальцем на Клеопатру Христофоровну показал.

Та дернула бровями, поджала губы и руки под грудью скрестила. Ей, конечно, приятно, что ее матерью считают, но потачки не ждите. Я, мол, строгая!

— Ребят у нас больше сотни. А что в каждой путней семье должно быть? — теперь палец повара вопросительно поднялся кверху. — Махонький! Так я говорю?

— Правильно! Правильно-о! — заорали в комнате.

Девчонки, те от души кричали, а мальчишки — за компанию.

— А насчет сплетней разных… — Василий Протасович поглядел на Вадима Карповича и отвернулся. — Плевать нам на сплетни всякие!

Вот и всё. И поговорили. А Соломон молчит и молчит. Жует губами, двигает челюстью и молчит. Он же главный. Нюрка не выдержала, дернула его за галстук:

— Ну, чего ж ты, а?

Водовороты

Утром следующего дня у девчонок было хлопот полон рот. Клеопатра Христофоровна принесла в спальню швейную машинку и кучу списанного по ветхости постельного белья. Новому гражданину детской республики готовили приданое.

Кроились и шились чепчики, распашонки, рубашечки, пеленки, свивальники, подгузники. Две половинки простыни окунули в красную и желтую краску и вывесили сушить: на теплое одеяло. Выгадали и легкое одеяло.

У мальчишек до обеда все шло как обычно: купались в пруду, удили пескарей, драли раков. Кто постарше — читал, повторяли за прошлый класс, возились с кроликами, таскали со двора в сарай уголь, пилили на дрова бревна.

Конечно же, все мальчишки с утра побывали в девчоночьей спальне. Надо ж посмотреть на новичка.

Младшие пацаны бесцеремонно требовали:

— А ну-ка покажи!

Старшие приходили вроде бы по делу: за учебником, пуговку к рубашке пришить.

Косили глазами на Нюркину кровать. Те, что смелей, подходили:

— Ишь ты, жук навозный! Копошится.

Разглядывали, удивлялись:

— Смотри ты — настоящий человечишко. И руки, и ноги, и все такое прочее на месте.

Совсем стеснительных приглашали девчонки:

— Посмотри на маленького.

А Косте, председателю, не повезло: только наклонился над мальчишкой «буки-буки» сделать, а тот и пустил ему фонтан на рубашку.

Посмотрели мальчишки на малыша и по своим делам разбежались. Не будут же они с ним нянчиться — мужчины ж! А девчонкам, кому-то еще в город бежать надо, в аптеку, за рожком. Потом Клеопатра Христофоровна велела детской присыпки купить. Позже спохватилась, что не поручила купить белой клеенки.

Нюркин топчан в угол переставили. Она «своего» малыша никому не уступила:

— Со мной спать будет. Он — к стенке, а я — с краюшку.

Бегали к Соломону: как назвать мальчишку?

— Это пусть общее собрание решает, — сказал заведующий. — Ребенок-то общий.

Так до обеда у каждого были свои обычные хлопоты. После обеда пронесся слух:

— Пироги пекут!

Пироги в детдоме — событие. Их пекли только на первое мая и седьмое ноября.

С чем пироги, спрашивать не надо, они всегда с сагой. Сага — это такая крупа. Когда она сварится, то похожа на прозрачный рыбий глаз и совсем никакого вкуса. Василий Протасович создает вкус саги: он добавляет туда сахар и какие-то порошки. Он кладет на горячий противень тесто, потом «рыбьи глаза», потом опять тесто, смазывает яичным белком и сует в духовку.

Двадцать минут… Всего двадцать минут и вы увидите, как он вытаскивает ароматный, пышный, невесомый пирог с тонюсенькой коричневой, глянцевой корочкой. Он достает из духовки пирог, который тает во рту. Вы только жуете, ощущаете блаженство во рту, а глотать нечего. Нет, пирог из саги, пирог без всякой сдобы, сделанный Василием Протасовичем, это чудо, а сам он, Василий Протасович, — волшебник из «тысячи и одной ночи».

Пронесся слух — и у кухни моментально завертелся водоворот детдомовской жизни. В центре Василий Протасович и четверо дежурных по кухне. Первая кольцевая волна: младшие пацаны. Они облепили окна с улицы, просунули носы в обе двери. Они наблюдали. Время от времени какой-нибудь пацан отрывается и мчится в ребячью спальню, к девчонкам на второй этаж, в клуб, в сарай, где крольчатники.

— Тесто из бадьи на стол вывалили!

— Сагу сварили и в холодной воде промывают!

— Пышки раскатывают!

Эти сведения с молниеносной быстротой достигают самых отдаленных уголков. Старшие делают вид, что пироги их не интересуют. Они даже с насмешечкой встречают пацана.

— Пышки катают? Очень хорошо! Спасибо за сведения.

Пацанов не обманешь: притворяются восьми- и девятиклашки!

Взрослых из себя корчат, а сами слюнки глотают. Хоть тебе семь, хоть тебе семнадцать лет, а вкусненького хочется.