Рюрик

Среди сыновей Владимира был и второй «бастард» Рюриковичей — Святополк (Окаянный), родившийся «от двух отцов», реально, вероятно, сын Ярополка, знавший о своем происхождении[408], чем и объяснялась его активность в 1015–1019 годах, хотя и среди детей Владимира к моменту смерти князя он оставался старшим. Незаконное происхождение впоследствии, хотя и не было широко распространенным явлением среди русских князей, сыграло существенную роль в политической истории ряда княжеств. Но главное, на рубеже X–XI веков Владимир направил своих сыновей на княжения в различные древнерусские города, большинство из которых были центрами старых племенных княжений. Таким образом был осуществлен второй династический раздел Древней Руси.

Старший сын Владимира от чешки, Вышеслав, до своей смерти в 1010 году был князем Новгорода. В этом можно видеть продолжение традиции, начатой еще Игорем и поддерживаемой князьями в дальнейшем, — старший сын правит в «северной столице» Руси. Второй сын, Изяслав, старший из родившихся от Рогнеды, стал князем Полоцка. Он умер в 1001 году, прожив чуть более двадцати лет. Его потомки образовали династию полоцких князей, сохранявшую свои владения и при Ярославе Мудром, и при Ярославичах, и при Владимире Мономахе вплоть до середины XIII века. Примечательно, что именно это княжество стало первым по времени образования среди княжеств удельной Руси. Его автономность, вероятно, основывалась на каких-то древних племенных традициях — Изяслав стал наследником не столько отца (Владимира), сколько деда по матери (Рогволода), продолжив его род по женской линии. Это, кстати, заставляет задуматься о значении родства по матери в генеалогической картине всего Рюрикова рода, которая не является для нас полностью ясной из-за отсутствия сведений о значительной части жен и дочерей древнерусских князей. Во всяком случае, родство по женским линиям не только учитывалось, но и в определенные моменты, надо думать, могло играть весьма важную роль в политической ситуации[409]. История преемственности власти в Галицко-Волынской Руси XIII–XIV веков, когда наследниками становились родственники по женским линиям из иностранных династий, а не свои же (более отдаленные, конечно) родственники по мужской, показывает, что пример полоцких Изяславичей не представляет собой столь уж исключительного явления в истории Древней Руси.

Святополк (в крещении Петр), вероятно, третий по старшинству сын Владимира, получил во владение Туровскую землю, не очень выгодную в экономическом отношении, но довольно близко расположенную к Киевщине. Ярослав (в крещении Георгий), сын Рогнеды[410], был отправлен в Ростов, а после смерти Вышеслава в Новгород. Еще один сын Рогнеды, Всеволод, стал князем на Волыни (здесь Владимир основал город, назвав его своим именем). Святослав (возможно, сын другой чешки) — князем древлянским, Мстислав (в крещении Константин) — тмутороканским (бывшая греческая колония Таматарха, затем хазарская крепость Самкерц, перешедшая под власть Руси), Станислав — смоленским. Позвизд княжил где-то на Волыни (возможно, в Луцке), Судислав — во Пскове. Сыновьями «болгарыни» (скорее всего, из Дунайской Болгарии) были Борис (в крещении Роман), княживший сначала на Волыни, затем в Муроме, а позже в Ростове, и Глеб (в крещении Давыд) — князь Суздаля, а с 1010 года — Мурома. Еще А. Н. Насонов обратил внимание на тот факт, что среди уделов отсутствуют Переяславль и Чернигов, которые, очевидно, остались под непосредственным контролем киевского князя, сохранявшего единство южной «Русской земли»[411].

Историки по-разному оценивали раздел владений Владимира, однако, думается, правы те, кто считает эту реформу попыткой укрепления государственного единства. Сыновья Владимира не были полноправными владетелями своих земель — они являлись наместниками отца, проводниками его политики, и Владимир мог переводить их из одного города в другой[412]. Но этот раздел таил и опасность разделения Руси — Владимировичи, находясь вдалеке от отцовской власти, стремились к большей самостоятельности. Имеется по крайней мере два бесспорных свидетельства тому: заговор Святополка и мятеж Ярослава, отказавшегося посылать дань в Киев[413]. Это были первые ростки удельного сепаратизма, первые признаки грядущей удельной системы.