Рюрик

Михаил стоял посреди магазина в своих кожаных штанах, Марта и продавщица улыбались ему заискивающе и одновременно агрессивно. Так смотрят на вратаря, ожидающего одиннадцатиметровый: есть надежда, что он возьмет мяч, но настолько призрачная, что лучше и не надеяться.

— Ну ладно… — Марта сняла кроссовки и медленно, чтобы Михаил ничего не пропустил, натянула свои старенькие кеды.

Продавщица покачала головой.

Михаила вдруг пронзил невыносимый стыд, ему показалось, что даже магазинные мухи, пролетая мимо, жужжат с укоризной.

Марта двинулась в сторону выхода, продавщица прижимала кроссовки к груди, как котят, которых ей не удалось пристроить в хорошие руки.

Михаил купил R1200RS в кредит. Первый взнос — восемьдесят тысяч, ежемесячный платеж — тридцать семь пятьсот девяносто, плюс полтинник обязательная страховка. Не то чтобы у него были лишние восемь тысяч, но, повинуясь уродливым социальным ожиданиям, он вспомнил про кредитку и купил кроссовки.

Марта обняла его и поцеловала, продавщица презрительно хмыкнула, выражение ее лица как бы сообщало: и не таких ломали!

Когда они вернулись в мотель, женщина на входе потребовала заплатить еще за сутки, коль уж они никуда не уезжают. Михаил ответил нечто неопределенное, и они с Мартой прошли в номер, где закрылись на ключ.

Что-то сломалось в этой истории.

Михаилу уже тридцать шесть, он сидит на кровати и смотрит на коробку с кроссовками «Рибок», будто это маленькое надгробие на кладбище надежд. В этой коробке лежит жизнь, что могла бы стремительно нестись, как мотоцикл R1200RS, по гладкому черному шоссе, а потом замедлиться естественным образом, как притормаживает R1200RS на проселке. В ней были бы яркие, хоть и не слишком оригинальные события, преимущественно сексуального характера, взаимная нежность взрослого мужчины и совсем юной девушки, их страстный интерес друг к другу, конфликты, страхи, чем черт не шутит, эта история могла бы занять годы, поменять их роли, оставить, как это принято называть, глубокий след.

Но ничему из этого не суждено сбыться.

Смотри же, смотри, мой бедный Михаил, обладатель брутальных штанов и нежного сердца, попрощайся с мечтой у коробки с белыми кроссовками, которые подо все подходят и очень долговечные. Сейчас ты ближе к своему неизвестному отцу, чем когда-либо был и когда-либо будешь. Это ведь он смотрит на маленький гроб, где лежит мертвое желание делать все правильно, это его ужас ты испытываешь в присутствии юной девушки, которую еще вчера так великодушно пригласил в свою жизнь.

Все может продолжиться, ты это знаешь, но тебе придется притворяться, что ты не понимаешь того, что понял только что. Что понял твой отец, и отец твоего лучшего друга, и отцы твоих коллег, с которыми ты обсуждал за обедом футбол.

В твоей жизни уже была Лена, была твоя мать, и ты не хочешь делать все правильно, но у девушки, кажется, есть иллюзии об игре, которую она с тобой затеяла. Так похлопай рукой по кровати, как хлопают, приглашая кота. Пусть она сядет рядом, засунь ладонь ей между ног, схвати ее больно — так, чтобы ей стало стыдно, так, чтобы она почувствовала себя пиздой, а не повелительницей мужских сердец и кошельков.

Поставь ее раком, Михаил, воткни ее лицо в подушку, войди в нее посуху и молоти, пока не кончишь.

А что это вы отворачиваетесь? Вам противно?

Удивительное дело, всем становится противно, когда искренние эмоции проявляют мужчины, хотя, если вы будете бить собаку по носу пятнадцать минут, она вас точно цапнет, и никто не удивится.

Но только в случае с мужчинами считается, что они обязаны принимать прямо в душу бесконечный конвейер из кучек дерьма и ни в коем случае не показывать своего разочарования. Или вы правда считаете, что принимать дерьмо от того, кто зависим от тебя, не так обидно, как от равного? Или, возможно, вы находите вовсе не обидной ситуацию, когда тебя не считают равным, но при этом отчаянно за тебя цепляются? И почему, мне интересно, любая подлость со стороны женщины мгновенно оправдывается ее мифической зависимостью, а нормальная реакция мужчины на подлость объявляется недопустимой?

Мы с вами еще вернемся к этому разговору, а сейчас наш Михаил выходит на прямую дорогу, ведущую к оргазму, но тут звонит его телефон.

Он изо всех сил старается не обращать на телефон внимания, но и телефон, в свою очередь, не собирается сдаваться. Он звонит, звонит, звонит, пока возбуждение не покидает Михаила, уступив место глухому, звериному раздражению.

Михаил встает с кровати, хватает лежащую на тумбочке трубку, чтобы выключить звонок, и видит фото Лены на экране.

Он держит в руках разрывающийся телефон, а Лена улыбается ему, протягивая букет тюльпанов. Когда-то это была его любимая фотография, он сам снял Лену с тюльпанами прошлым летом. Михаил не отвечает на звонок, в каком-то смысле не берет предлагаемые тюльпаны, но чувство вины, которое его подружка протягивает заодно с цветами, он не взять не смог.

Михаил надевает свои скрипучие кожаные штаны, берет сигареты и выходит на улицу.