– У меня здесь есть огниво, сухой мох и берёзовая кора, если ты меня отпустишь, я разожгу огонь, – тихо прошептала она ему на ухо.
Он не хотел её отпускать, он и так был счастлив сверх всякой меры, но потом захотел увидеть её и бережно, как нечто невероятно хрупкое, опустил на дощатый пол.
Она задвигалась в полной темноте, что-то беря, передвигая, стуча кресалом и, наконец, подув на едва заметный огонёк, разожгла огонь в очаге, а потом зажгла от него толстую восковую свечу. В избушке пахло травами, будто на душистом сеновале.
Он снова, как завороженный, глядел на её стан, освещаемый красным пламенем быстро разгоравшегося очага, потом, подойдя, обнял её сзади, целуя волосы и шею.
Она замерла, потом повернулась, и он увидел в её очах пляшущие зелёные звёзды. Рарог опустился на колени перед зеленоглазой богиней, привлёк к себе и покрыл поцелуями вначале стройные ноги, от тонких лодыжек до бёдер и нервно подрагивающего живота, потом обратно, снова и снова. Она стояла, вначале тихо повторяя, что ей нельзя, что она потеряет дар… Но возражения её потихоньку таяли от его горячих уст, а потом, благостно застонав, она стала в ответ обжигать своими устами сильное тело мужа и воина. Они сплелись в объятиях и со сладостными стонами опрокинулись на деревянный настил, устланный шкурами и выбеленным льняным полотном.
Они потеряли счёт времени, не заботясь даже, в яви они пребывают или уже в нави, поскольку почти не ощущали тел, а наслаждались волшебной неистовой силой чувств, величайшей из сил всемогущего Рода. Когда они вернулись в действительность, он взволнованно снова повторил ей:
– Веришь, милая, со мной случилось чудо, оно живёт во мне, и я могу сотворить всё, я это разумею и чувствую!
– Это чудо живёт в нас, милый, – шепотом поправила девица, поднимая сияющие мягким зелёным огнём очи. – Когда люди любят друг друга, тогда явь становится послушной, и они могут менять её. Если бы не любовь, то я не смогла бы спасти тебя, не узрела вовремя опасность, не появился бы охотник Шмель, и много чего другого не случилось бы.
– Откуда тебе всё это ведомо, ты же так молода ещё? – удивился Рарог.
– Я с пяти лет слушаю и учусь, учусь и слушаю. Бабушка была сильной ведуньей, травознавству, заговорам, костоправству и много-много чему меня учила: слушать и понимать лес, птиц, зверей, небо и землю, а понимать их можно только тогда, когда любишь. – В это время за крохотными оконцами избушки запели птахи, возвещая о скором появлении Ярилы-Солнца.
– Ты можешь рассказать, о чём они говорят? – спросил Рарог, нежно гладя волосы и руки любимой.
– Могу, вот сейчас звери и птицы, ветер и ещё многие голоса говорят, что нас никто не ищет. А ещё… – Ефанда на миг замерла, – я чувствую защиту брата, он где-то недалеко, и он знает, что ты со мной и что мы в безопасности, – всё так же шепотом ответила девушка. Она взглянула на любимого так, что Рарог ощутил: он снова тонет в лазоревой глубине, как в водовороте, всё глубже и глубже. Руки его сами собой обвили гибкий девичий стан, уста вновь коснулись любимого чела, ланит, шеи и приникли к устам любимой, как к светлому роднику в жаркий день… Её тело вздрогнуло, изогнулось и устремилось к нему, очи закрылись, и она снова потонула в его поцелуях и ласках…
Она возвращалась к яви медленно, тело ещё было недвижно. Появилось только ощущение света, тепла и ещё чего-то невыразимо нежного, что разливалось по всему её существу. Она почувствовала, как осторожно прикоснулись к её устам его нежные уста. В маленькие оконца уже пробивался дневной свет.
– Мне пора, – не то спрашивая, не то убеждая себя оторваться от любимой, молвил князь.
– Да, любый, уже пора… Постой! – вдруг воскликнула она и села на настиле. – Я по-прежнему слышу и понимаю голоса леса, сейчас даже яснее, чем раньше! Выходит, что став женщиной, я не потеряла свой дар! – засмеялась она радостно. – И сейчас вспомнила, бабушка мне говорила однажды, что дар остаётся, только когда на двоих одна душа, но это бывает очень редко.
– Что же это значит? – спросил он.
– А то, что мы теперь должны быть вместе, я стану твоей Берегиней, – тихо прошептала она, снова прильнув к его груди.
– Почему станешь, ты и так моя Берегиня, с той самой первой встречи у вас дома, когда Ольг привёз тебе в подарок этот торквис, – Рарог тронул оберег на шее Ефанды. – А я как увидел тебя, так и утонул сразу в твоих кельтских колдовских очах… Постой, я принесу одежду…
Князь отворил дверь, чтобы идти к озеру, и вдруг увидел одежду аккуратно сложенной у порога. Сверху вместе с поясом лежал его Болотный меч.
Рарог с Ефандой живо облачились и, держась за руки, пошли по тропке. На берегу, на той самой коряге, где вчера разоблачалась Ефанда, сидел Ольг, наблюдая за проливающимися в озёрную гладь червонно-золотыми багрянцами нового утра.
Глава VII
Боль расставания