Рюрик. Полёт сокола

Велина покрыла его лик быстрыми жадными поцелуями, одновременно увлекая за собой к широкому берёзовому ложу, изукрашенному резьбой. Ольг ничего не ощущал и не видел, кроме её очей, уст и упругого горячего тела…

Когда утомлённые и благостные, они лежали подле друг друга, Велина, нежно поглаживая могучую грудь воеводы, прошептав много ласковых слов своему любимому, как бы невзначай спросила:

— А скажи, мой могучий богатырь, коли вдруг что с князем случится, ты можешь вместо него князем стать?

— Не должно с ним ничего случиться, коли мы, соратники боевые, всегда рядом. Ежели ему гибель, так и нам, какой тут делёж?

— Так-то оно так, да малость не так, как говаривал мой покойный муж. Ведь не только в бою люди гибнут. Бывает, человек за праздничным столом костью поперхнётся — и всё, готов. А вот ещё, говорят, есть такое зелье ромейское, ежели его добавить в питьё человеку, то он через седмицу-другую тихо умрёт, и все будут думать, что от болезни…

— Ты к чему такие речи заводишь, милая?

— А к тому, любый, что ты воевода, дружина под тобой и под князем ходит, а как только ты один останешься, так и выходит, что тебе князем-то и быть…

— Перестань, Велина, ни к чему эти речи! — невольно повысил голос Олег.

— Да я просто о своём, о бабьем, ведь как хорошо-то княгиней быть! И почтение, и уважение со всех сторон, а уж платьев да прикрас ладных не счесть… — Увидев, что по челу Ольга вновь пробежала тень недовольства, она тут же прижалась к нему и нежно заворковала, призывно заиграла очами: — Ну, не серчай, милый, я ведь жена не старая, хочется красивой и нарядной быть, что ж тут худого?

Ольгу не по нраву пришлась болтовня Велины, но постепенно он успокоился. Тепло, покой и нежное поглаживание женской руки, воркование тихой речи и расслабленность всех членов после бурного и жадного милования, стали быстро погружать воеводу в сон. Именно в том пограничье сна и бодрствования продолжали возникать слова: «А у царицы греческой, рекут, золотая повозка есть, вот бы на такой по Нов-граду прокатиться…» «Кабы нашёлся такой человек да влил ромейского зелья в питьё княжеское, так и стали бы мы с тобой, милый, Новгородчиной вдвоём править, я бы тебе сына родила…»

Ольг пробудился, не понимая, впрямь ли сказаны были те слова, а может, почудились. Он не подал виду, что вернулся в явь. К подобной осмотрительности приучила его Тайная служба. Воевода только чуть размежил один глаз и увидел, что очи Велины закрыты, а пальцы левой руки перебирают некую безделицу на шее, крошечную амфорку в серебряной оправе, что висела у неё на шнурке вместе с нательным крестиком.

— Только не тот ты человек, милый, — с улыбкой ласкового превосходства молвила вдова, — больно совестливый, всё по Прави жить стараешься, придётся другого искать… — сонно вздохнула она, зевая.

Послышался плач младенца, видимо, тот был в соседней комнате. Опасаясь, чтобы Велина не заметила его бодрствования, воевода сонно перевернулся на правый бок и ровно засопел, как большой ребёнок.

Велина поднялась и вышла покормить дитя.

Ольг тихо встал, стараясь не шуметь, и, осторожно собрав своё одеяние, выскользнул из светёлки.

На берегу Волхова он сел на корягу и обхватил голову руками. И было от чего хвататься за голову! Его любимая Велина, столько лет желанная и недосягаемая, в эту ночь стала его и только его! Счастье, захлестнувшее всё тело и сознание без остатка при первом же касании её руки! Но почему счастье вперемешку с горечью, ощущением чего-то неприятного, разрушительного и даже… Зачем он подумал об этом?! В светлой северной ночи туман над Волховом стал сам собою сбираться в… нет, не надо, не хочу! В кельтский крест! Туман стал темнеть и приближаться, тело покрылось холодной испариной. Потом крест в круге начал таять, но, кажется, растаял не совсем или просто остался едва различимым не в тумане, а в его мыслях. От светлой и чистой радости единения с любимой не осталось и следа. Сердце в груди разрывалось от боли и обиды: как она могла, так, походя, всё разрушить! Я ведь любил её больше всего на свете, отдать жизнь за один её взгляд, одно слово счёл бы за честь и радость… Стой, Ольг! Не о том мыслишь. Коли грозит опасность, ты, начальник изведывательской службы, должен о ней первым ведать, потому думай, ведь главное оружие изведывателя — это его голова, думай, воевода, размышляй, как следует!

Велина вновь неожиданно возникла в княжеском тереме, когда Ружена никак не ожидала её увидеть. Она знала, что восстание в Нов-граде было подавлено по-варяжски быстро и без пощады. Знала и о том, что Вадим при этом погиб и не увидел родившегося наследника.

— Регина, к тебе сродственница твоя, Велина, — доложил охоронец, — речёт, срочное дело у неё.

«С чем она пришла, а вдруг с обидами и злобой? Да ещё так рано, я едва только умыться успела. Но отказать во встрече бедной вдове тоже не годится, да и зачем, прежде ведь всегда было о чём поболтать».

— Зови сродственницу, — кивнула она охоронцу.