Рюрик. Полёт сокола

– Эге, брат, Трувор, я же сказал, рождается для свойственного только ему дела, а уж будет ли он им заниматься или нет, только сам человек решает. Оттого мы и зовёмся детьми и внуками богов, что свою судьбу выбираем и творим сами. Разве всегда дети по отцовскому замыслу живут?

– Правда, отче, не всегда, – задумчиво согласился князь.

– Помнишь, что тогда у Гостомысла говорил вепсский шаман Тайгин: если ты уважаешь духов земли, неба, воды, то и они помощь будут давать. У всех народов одни духи, боги по-нашему, только называются по-разному. А знает человек законы божеские или нет, они от того действовать не перестают. Вон видишь, на реке промоина, ты ведь не поедешь прямо, а промоину ту объедешь?

– Знамо дело, иначе провалюсь вместе с конём, – согласился Трувор.

– А коли, скажем, метель или темень сплошная, не увидишь ты той промоины и поедешь прямо, что тогда?

– Так провалюсь же, да и всё, – недоумённо ответил молодой князь.

– Видишь, намеренно ты прямо поедешь, или по незнанию, а конец один: провалишься под лёд, – заключил Древослав. – И будь ты хоть вепс, хоть нурман, хоть словен, промоина на реке – она для всех промоина и есть, хотя у каждого народа по-разному зовётся, и вера у всех разная. А законы божеские для всех едины.

– Погоди, отче, – возразил, поразмыслив, Трувор, – но ведь, скажем, боги нурманские им, нурманам, убивать и грабить разрешают. И греческие прежние боги, что сидели на своей горе, Олимпом называемой, меж собою всё время лаялись, лгали и прелюбодействовали, и народу своему того не запрещали, оттого наши древние предания греков тех, кроме как хитрыми лисами, и не называют. Выходит, у разных богов и законы божеские разные?!

– А с чего ты взял, что те законы, о которых греки или нурманы рекут, им в самом деле их боги дали? А может это люди то сами и придумали, чтобы корысть свою, жестокость, хитрость и жадность оправдать? Теперь у греков вера новая, и бог иной, а коварства да хитрости не убавилось. Значит, не в богах дело, а в людях.

– Что ж это выходит, отче, – увлёкся спором не на шутку молодой князь, – что мы, о законах божьих рассуждая, не божье, а своё разумение излагаем?

– Верно, – согласно кивнул, нисколько не смутившись неожиданному вопросу, волхв. – Только мы так поступать не должны, мы, русы, ведать обязаны, и только тогда будем разуметь богов наших. А слепой вере следовать – не наша стезя, – всё тем же спокойным, но твёрдым тоном ответил Древослав. – Погоди! – вдруг тревожно приподнялся волхв. – Впереди вон за теми кустами провал в земле глубины немереной, обойти его надобно, аж до дальнего леса крюк сделать… Поворачивай!

– Где? – встревожился князь. – Бобрец! – окликнул гридня, – Ну-ка, скачи вперёд, посмотри!

– А чего ты, княже, гридня посылаешь, мне, что ли, не веришь? – спросил волхв, пряча лукавую искорку улыбки в ворот тулупа.

– Да не пойму я, как там провал может быть, коль река течёт, как текла и… – князь не успел договорить, потому что волхв расхохотался и махнул рукой, дескать, ворочай гридня.

– Вот она, Трувор, разница между верой и веданьем. Коли бы верил ты мне безоглядно, то не стал Бобреца посылать, а велел поворачивать в объезд. Я ведь гораздо старше тебя, к тому же волхв, потому ты меня уважать должен.

– Так я и уважаю, отче… – растерянно оправдывался князь.

– Уважаешь, знаю, и седину мою, как того обычаи наши требуют, и опыт мой волховской. Только разум свой верой в мою опытность не закрываешь, а напротив, открытым его держишь, потому и узрел, что и река течения не изменила, и верхушки дерев виднеются, и другие мелочи, что подсказывают: нет там никакого провала. Молодец, одним словом! – довольно похвалил волхв. – Вот так, брат, и с богами нашими: мы их уважаем и чтим, потому что ум свой к миру явленному расторгнутым держим, чтоб видеть и понимать их мысли и деяния, а не верить слепо. Не думая даже, ты мне радость доставил своим сомнением, и уважение выказал, так-то! – веско закончил волхв Древослав. – Вот в чём разница меж нашими богами и иными, князь, они есть сама Правда, а не вера в правду!

Ближе к полудню подскочил к саням на пегом жеребце, окутанном лёгким паром, Бобрец.

– Княже, там навстречу нам обоз движется, более десятка саней будет! – доложил гридень. – С конной охраной.

– Узнай, кто такие.

Гридень, прихватив двух охоронцев, умчался, а когда вернулся, доложил:

– Обоз Изборского тиуна Вадима с многочисленной челядью и скарбом движется в Нов-град, чтоб занять предложенное ему князем Рарогом место посадника!

Трувор тут же вскочил на коня и выехал вместе с двумя гриднями в голову обоза.

Вадим по прозвищу Храбрый тоже выехал вперёд на своём вороном коне в богатой серебряной сбруе.

– Ну, здравствуй, что ль… братец, – обронил как бы нехотя статный Вадим, такой же высокий, но шире в плечах и осанистей, нежели молодой рарожич. Его небольшая тёмная борода, мохнатые брови и воротник шубы были покрыты инеем.