Рюрик-викинг (сборник)

Говорил славянский витязь совершенно свободно, как будто перед ним был не всесильный жрец таинственного рюгенского божества, а во всем равный ему, изгнаннику, человек. Уверенность и твердость Добрыни произвели впечатление. Бела не то чтобы смутился, но у него были свои планы в отношении этих русских витязей, и он смотрел на них как на своих покорных слуг, беспрекословных исполнителей своей воли – и вдруг неожиданный отпор в виде указания на то, что в его помощи эти люди далеко не так нуждаются, как он, Бела, ожидал! Однако Бела сейчас же нашелся, как выйти из своего затруднительного положения.

– Ох, сын Малка, – произнес он, – совсем не ко времени твои эти речи!

– Лучше все сразу сказать, – ответил Добрыня.

– Да на это и другую пору найдем. Экие вы! Прямо с пути – и за дело!

– Ты, отец, сам заговорил! – перебил его Владимир.

– О чем? О Рогвольдовне? Так это так, к слову пришлось. Я обрадован был, что грозный Святовит благосклонен к вашему прибытию, и поспешил сам прийти к вам, дабы пригласить вас с дороги разделить с нами, служителями Святовита, скромную нашу трапезу.

А вы сейчас же и за дела! Забудьте о них и помните, что вы гости Святовита. Путь ваш был долог, море бурно, и, думаю я, что, забыв о всех делах, должно прежде всего дать покой и усладу истомленному телу. А ты, мой сын, – закончил он, обращаясь к Владимиру, – пылок, как юноша! Вижу я, что сердце твое страдает от обиды, но это ли тяжкое горе? Эх, дитя, дитя! Так ли змеи жалят человеческие сердца! Будешь жить, узнаешь сам, что и горшие страсти мутят вас, славных людей, и только тот, кто, подобно мне, весь живет в божестве, может не страдать от них. Нонне! Нонне! – захлопал в ладоши Бела.

Невидимые руки распахнули шкуры, висевшие на одной из стен, и показался старый жрец, встречавший гостей на морском берегу. Он скрестил на груди руки, так что пальцы касались его плеч, и, низко склонившись пред своим владыкою, застыл в этой позе, ожидая приказаний.

– Все ли готово, мой Нонне, для наших гостей? – спросил Бела.

– Ты повелел, могущественный! – последовал ответ.

– Так проводи их в зал трапез. Тебе я поручаю их; я же пойду к Святовиту, ибо настало время моления моего пред ним. Идите, дорогие гости, утоляйте ваш голод, запейте франкским вином вашу жажду, потом возлягте на ложе, и да пошлет вам Святовит добрые сны!

Он слегка поклонился своим гостям; Нонне жестом руки пригласил их следовать за собой. Освальд, уходя, тоже низко поклонился старому жрецу. Добрыня отвесил поклон со степенной важностью, Владимир же подошел к Беле и, положив свою руку на его плечо, произнес ласковым голосом, в котором не осталось и следа недовольства:

– Отец, мне кажется, ты полюбишь меня. Не кори меня моей молодостью, попроси Святовита, чтобы он помог мне сесть на киевский стол, и ты найдешь во мне навсегда преданного друга.

На пиру

Нонне вел гостей длинными запутанными переходами. В них стояла такая темь, что только один старый проводник мог идти спокойной поступью. Остальные то и дело спотыкались и, чтобы удержаться на ногах, схватывались друг за друга. Невольно даже в неробкие сердца воинов закрадывался страх.

– Войти мы вошли, а как вот выйдем? – пробормотал словно бы про себя Добрыня.

Нонне услыхал его и круто обернулся.

– Ты боишься, вождь? – спросил он.

– Чего боюсь? Ничего я не боюсь, – угрюмо ответил Малкович, – и будто бы нет другого пути в трапезную вашу залу! Здесь ведь и запутаться легко.

– Да, – несколько загадочно сказал Нонне, – кто раз прошел по этим переходам, тому трудно вернуться без помощи Святовита обратно, – голос жреца звучал и насмешкою, и загадкою.

– Но вы, чужеземцы, не бойтесь ничего, – продолжал Нонне, не слыша, чтобы кто-либо из спутников сказал ему в ответ хотя бы одно слово, – я проведу вас назад другим путем, и вы вновь увидите сияние солнца, услышите шум морских волн, но прежде всего вы должны взглянуть на тайну божества и преклонить колена пред владыкою воздуха, морей и земли, великим, грозным Святовитом. Такова воля моего отца-повелителя Белы.

– Пусть будет так, – беззаботно вскричал Владимир, – хотя я теперь предпочел бы чашу франкского вина и хороший кусок прожаренного на углях мяса. Но что же? Обязанность гостей покоряться во всем воле хозяина. Но что это слышу я?

Владимир остановился и схватил руку Добрыни.

Откуда-то до них доносились жалобные стоны. Казалось, где-то совсем близко мучается страшной, невыносимой болью человеческое существо. Стоны то слабели, то переходили в отчаянный, ужасающий рев. В них слышалось безумное отчаяние, предсмертная тоска и жажда смерти, которую как будто удаляли нарочно, дабы продлить эти страдания. Между тем решительно ничего не было видно в полутьме лабиринта. Страшные звуки выходили как будто из глубины. По крайней мере, все трое витязей были уверены, что они слышат их у себя под ногами.

– Клянусь Одином, – вскричал Освальд, – так не ревут и пикты, когда их поражают секиры берсерков. Вероятно, в подземелье Святовита несладко тем, кто туда попадает.