Рюрик

— Поутих, поутих ярый, буйства-то прекратил, — поведал он новгородскому владыке, греясь у горящего очага в его гридне, и растерянно добавил: — А вот глаза все равно на людей не поднимает: в себе, видно, смуту чует. И рать зачем-то опять проверяет.

Гостомысл тяжело вздохнул, подошел к старику, поцеловал его в седую голову и глухо проговорил:

— Благодарствую за вести! Иди смиром! И да поможет ему Святовит. — Он сунул в руку Ведуна увесистую гривну. — Возьми, отче! Ежели понадобится еще… для твоих собратьев, то не таись, проси…

Гостомысл устало сел на беседу: второй месяц как на раскаленных углях живет: то ли спит, то ли не спит, то ли ест, то ли не ест — сам не знает: брусничную воду, правда, попивает — голову поддерживает. Ведун сочувственно вздохнул, благодарно принял дар, склонил голову пред владыкой Новгорода и бесшумно удалился в свою клеть…

* * *

А новгородские старухи и старики длинными весенними вечерами допоздна сидели возле окон со своими присмиревшими внуками и сказывали были и небыли о знаменитом князе русичей Рюрике.

— Хоть бы жен своих скорее сюда привез: можа, добрее стал бы, осторожно шептали они: вдруг да услышат чужие уши! — А то на живого не похож князь-то. Все бледный, суровый да ярый какой-то ходит. Вот сел как-то в ладью, посадил с собою много бояр своих и поплыл по Волхову. Туды — сюды, туды — сюды, всех рабов своих примучил, всю воду в реке взбаламутил, а нашел ли чего — не сказал. Речи же горячие вел со своими людьми, да и наших многих допытывал. Видно, строить крепость у нас собирается…

Каждый день сказания о делах варяжского князя росли и ширились, а Рюрик, как водится, о них ничего и не знал.

— …Вот месяц прошел после убийства Вадима, другой идет… Город наш заполнили родичи да ратники варяжского князя. Замкнулись все как-то в доме Вышаты и споры горячие завели. А Вышата ходит хмурый, исхудалый; видать, душою примолк. Волхвы как-то пытались подловить его, поспрашивать, что да как, да испугались одного взора его. Помутился взор у бедного. Ужели не пояснеет? — вздыхает сказитель и ждет ответного вздоха слушателей. И слушатели сочувственно вздыхают разом и разом глаголят: «Ай-яй, бедный Вышата!» — затем смиренно ждут продолжения сказа.

— Не удалось и волхвам нашим (боги им, видно, не в помощь) распознать всю правду про Рюрика и его ратников. Стали они тогда по звездам гадать, на солнце поглядывать, видения от него ждать, да что-то не получили и видения. Тогда стали воду лить при луне. Но вода не пенилась, а лилась себе на бережок и даже прутик ракитовый в речку не смыла. А Ведун наш, тряся седой головой, все вспоминал какую-то совиную бойню и качал ветви ивы над рекой: ветви разгибались медленно, тихо шелестели и никакой беды не предвещали. Тогда кудесник речного бобра попытал. Когда ж это было, чтобы бобер человека в воде за руку не кусал?! Так ведь приплыл усатый при волхвах по зову Ведуна к указанному месту, покрутил хитрой мордой возле берега, обнюхал руку старца и даже зубов никому не показал! Вот диво так диво! — Сказитель многозначительно помолчал и продолжил: — «Все стихло, — заверил всех старец. — Все!..Ждите теперь других дел от варяга: мирных да у строительных!» …Вот какие ноне деяния творятся в Новгороде! — со вздохом сожаления заканчивал свою быль рассказчик и отводил взгляд — от слушателей…

* * *

А Рюрик тем временем созвал всех предводителей варяжских дружин: возмужалого, настороженного Ас-кольда и спокойного, добронравного Дира, сущего уже в своих годах Олафа и стареющего, мудрого Эбона, стойкого Ромульда и уравновешенного Гюрги, усадил их в просторной светлице Вышатова дома и сказал, не таясь:

— Отныне из сих мест я никуда не уйду, но и город этот обживать не стану! Не по нраву он мне: уж больно туманно и сыро здесь. Я нашел другое место, там и срублю новый город. Где — увидите потом, — уточнил Рюрик и обвел властным взглядом присутствующих. — Главный торговый путь в этой земле будет теперь в наших руках! — решительно заявил князь и сделал паузу, давая всем время осмыслить сказанное, а затем повелительно продолжил: — В Ладоге посажу я Олафа. — В ответ на это решение князя раздался чей-то возглас удивления, и все посмотрели на бывшего рарожского вождя. Олаф заметно возмужал: ростом он стал с Рюрика, в плечах — намного шире его, окладистая борода обрамляла красивое сероглазое лицо, добавляя ему солидности. Все ведали их родственные связи, и потому, хотя кое-кому и желательно бы сидеть в обжитой крепости, все понимали, что другому там не быть. Аскольд бросил колючий взгляд на Рюрика, но и он ничего не сказал.

Дир же вообще не поднял головы.

Бывший же вождь рарогов зарделся: владеть прославившейся уже Ладогой это почетно, но сдержанность, воспитанная суровой Унжей, не позволила ему открыто выразить свою благодарность. Олаф встретился с горячим взглядом Рюрика и слегка кивнул князю.

— Что ты молчишь, Олаф? Надо поблагодарить князя за почетное поручение, — улыбнувшись, посоветовал Эбон.

Олаф встал, вынул меч из ножен и приложил ручку его ко лбу.